Пять к двенадцати
Шрифт:
Компьютер ответил на ход Джуно так, как она и ожидала. Клетка R5 на доске загорелась ярким светом - машина взяла слона своим конем. Джуно смиренно сняла коня пешкой. Компьютер сдвоил ладьи.
Джуно снова повернулась к Дайону.
– Никакого Армагеддона не будет, - сказала она самоуверенным тоном, поскольку судьбы мира теперь по-настоящему зависят от женщин.
– Ты - безмозглая большегрудая сука.
Джуно поднялась с места, сообщив между делом компьютеру о своей сдаче, и встала перед Дайоном, уперев руки в бока:
– Никогда не говори мне таких слов, маленький трубадур.
– Безмозглая большегрудая суха, - повторил он спокойно.
– Стоупс побери, что понимаешь в судьбах мира ты, надменная корова?!
– Ты пытаешься уязвить меня?
– О, первый проблеск интеллекта в мастере секса... Никакого Армагеддона, сказала доминанта. И вот: ее изречение уже навеки занесено в скрижали. Темнота ты, моя дорогая, Армагеддон произошел давным-давно. Он начался голливудским мюзиклом под названием "Хиросима" и продолжался, когда узурпация женщинами мужских прав достигла кульминации.
– Дайон снова икнул.
– Да, в Хиросиме люди были сожжены. Но оставшихся, Стоупс побери, заморозили заживо, когда вы, бесплодные утробы, начали балдеть от пилюль.
– Мне кажется, я должна заказать для тебя немного кофе, - ответила Джуно с достоинством.
– Пожалуйста. Это только доказывает ограниченность твоего воображения.
Джуно потеряла терпение и бросилась на него через всю комнату. Дайон встретил ее тем, что, как он надеялся, было сокрушительным ударом в солнечное сплетение. С Джуно этот номер не проходил никогда. Она перехватила его руку и, добавив к ее движению свой рывок, одновременно с этим отступила на шаг в сторону. Дайон перекувырнулся через кровать.
– Давай, попробуй еще, плейбой, - сказала она насмешливо.
С яростным рычанием Дайон прыгнул через кровать.
Джуно достала его снова. Он упал. Его начало рвать.
– Малыш, - забормотала она, баюкая его голову, - о, мой маленький потерянный малыш, что с тобой?
– Жизнь, - ответил он, после того как смог свободно вздохнуть.
– Жизнь и водка. Поэзия и безнадежность... Прости, бесплодная утроба, но это неотделимо от меня.
– Почитай мне свою поэму, пожалуйста.
– Для этого слишком мало времени. Кисмет [Судьба, рок (тюрк.)], в лице королевских посланников, зовет нас в Стоунхендж.
– Виктория может подождать. К тому же я сомневаюсь, что мы должны быть ей представлены. Как-никак я всего лишь служащая второй категории. Почитай мне свою поэму.
Дайон взял лист бумаги:
– Она тебе не понравится.
– Почитай ее, пожалуйста.
– Ты не поймешь ее. Будь я проклят, если и сам ее понимаю.
– Прочти.
Когда он закончил, то с удивлением обнаружил, что Джуно плачет. Не было слышно ни звука, но слезы свободно стекали по ее лицу.
– Что это?
– спросил он.
– Конечно же не признание гения в период моего распада.
– Полюби меня, - взмолилась Джуно.
– Ради Стоупса, полюби меня... Проклятье, как быстро уходит наше время.
Дайон потряс головой.
– Заруби себе на носу, амазонка, - сказал он.
– Я буду делать это, когда сам захочу, а не когда захочешь ты.
13
С высоты пяти сотен футов Стоунхендж был похож на остатки некоего чудовищного
Дайон и Джуно летели на двух разных помелах. На фоне проколотой звездами темноты их ночные летные комбинезоны слабо рдели зеленым светом. Ведьмовская шляпа Джуно съехала ей далеко на затылок, удерживаясь в этом положении только благодаря ленте, перекинутой через головной фонарь.
Притушив головные огни, чтобы не слишком слепить других гостей, доминанта и ее сквайр медленно летали по кругу над ареной празднества, и реактивные ранцы мягко посвистывали за их спинами.
– О чем ты думаешь?
– закричала Джуно, перекрывая свист двигателей.
– Я не думаю, - ответил Дайон.
– Думать - вредно для здоровья.
– Он взглянул вверх.
– Предлагаю устроить гонку к звездам.
Она засмеялась:
– Не этой ночью, малыш. Сегодня нами распоряжается королева.
– Трусиха, плоскопузая лизоблюдка, - закричал он.
– Следуй за мной.
Он погасил головной фонарь и, включив на полную тягу вертикальный реактивный двигатель, понесся ввысь, как сошедший с ума камень, падающий наперекор направлению тяжести.
– Дайон!
– закричала Джуно. Но он уже был далеко, сотней футов выше. Она тоже выключила фонарь и ринулась за ним.
Теперь они оба, отдавшись безумию, головокружительно падали навстречу танцующим звездам.
На высоте тысячи футов Джуно и Дайон ощутили, как холодный рвущийся навстречу воздух колет лица.
На высоте двух тысяч футов мороз прихватил их брови.
На высоте трех тысяч футов они оказались опять на одном уровне.
– Стабилизируйся!
– задыхаясь, выкрикнула Джуно.
– Ради Стоупс, стабилизируйся.
Морозный воздух распарывал легкие. Каждое слово причиняло нестерпимую боль.
Но Дайон не хотел или не мог ее услышать. При той скорости, с которой он падал вверх, звук проносящегося мимо воздуха заглушал даже свист перегруженного двигателя.
На высоте восьми тысяч футов Джуно почувствовала, что не в силах подняться выше. Боль в ушах, окоченение лица и холод, глубоко проникший сквозь резину задубевшего летного комбинезона, остановили ее.
– Стабилизируйся!
– тщетно кричала Джуно.
– Стабилизируйся!..
Но воздух был слишком разрежен, чтобы ее слова могли дойти до Дайона, который уже успел подняться высоко вверх. Сумасшедший трубадур был неудержим в своем падении вверх, навстречу смерти от холода на пороге звезд.