Пять минут до понимания

Муравьева Елена Александровна

– Правды? По поводу чего?
– Киселев удивленно покачал головой.

– Я же сказал: совершены, по крайней мере, три преступления. Зло должно быть наказано.

– Антошин, ты сегодня не пил часом?

– Не пил, не пил.

– Почему тогда несешь всякую чушь?

– Ну, не тупи. Неужели не ясно: я тоже в игре. Как Ольга и Митя.

– Какой игре?

– "Аз воздам"! Не криви рожу! Это твоя теория!

– Ладно. Вы в игре. Причем здесь я?
– Игорь подался вперед, уперся взглядом, словно, взял на прицел.

– Притом, что докапываться до

правды мы будем вместе. Уже докапываемся. Ты взял букет на экспертизу, нашел проститутку, слушаешь меня, хотя устал и хочешь спать. А еще Ольга, найдя труп Василенко, хотела попросить у тебя помощи, и только поддавшись на уговоры Лопухиной не сделала этого. В общем, ты в теме, Игореша, и теперь тоже будешь инструментом в руках Провидения.

– Бред какой-то.

– Киселев, что тебя, собственно, смущает? Ты не веришь в Промысел Божий?

– Понятия не имею. Никогда про это не думал.

– Теперь придется. Помнишь я говорил: затевая свою разведывательную операцию, Митя написал Рубану от имени дамы, которую в детстве лапал отец? Так вот, я полюбопытствовал: откуда сюжетец? Инцест ведь бывает разный. Митя отмахнулся: пришло в голову и все. Но я-то знаю, все не просто так. После похорон отца Ольга хватила лишку и разоткровенничалась. Ее папа распускал руки, и она до сих пор не может простить его.

– Обычное совпадение. Таких уродов - пруд пруди.

– А как Ольга нашла кабинет Лопухиной? А почему явилась на встречу с Василенко за полчаса до условленного срока? В этой истории слишком много совпадений, но отнюдь не случайных. А, напротив, намеренных. Всеми нами движет рок.

– Ладно, ладно, не дави. Определенный резон в твоих словах есть. Только вот вопрос: если мы за торжество справедливости, на чьей тогда стороне Лопухина и Рубан?

– Не знаю. У парня точно рыльце в пушку. С Лопухиной сложнее. Если Ольга права и старика действительно убили, то поведение дамочки обретает совсем иной смысл. Незадолго до смерти Василенко продал трехкомнатную сталинку и часть денег отдал Лопухиной за возможность участвовать в какой-то чудо-программе для стариков. Остальная сумма лежит в чулке или банке, и, стало быть, максимум через несколько месяцев перейдет к единственной наследнице - вдове. Если, конечно, правоохранители не заинтересуется кончиной полковника. А дабы это не случилось, надо заставить Олю молчать или каким-либо образом умалить значение ее возможных показаний.

– Ты полагаешь, Лопухина отвлекает девчонку, морочит голову, тянет время и внушает сомнения в психическом здоровье, тем самым дискредитируя, как потенциального свидетеля? Мудрено больно. Да и вилами по воде писано. Но я подумаю над твоим рассказом, - протянул Киселев.
– Вернемся к теме через пару дней.

*

Вопреки ожиданиям Павел был сдержан, деловит и сразу озвучил свои намерения.

– Олечка, вы мне нравитесь, очень нравитесь, но на работе отвлекаться на личное нельзя. Это закон моей профессии. Поэтому не нервничайте. Я буду паинькой. А сейчас, пожалуйста, ответьте на вопросы. Вот ручка.

Первый же пункт

теста: "Мне кажется, что у меня огромное чувство вины, для которого нет оснований?" - поставил Ольгу в тупик.

Отвечать следовало: "да" или "нет", однако категорические "огромное" и "нет" мало соответвовали объективным реалиям. Огромной вины Ольга за собой не ощущала. Совесть смущали только мелкие прегрешения. Но надо, значит, надо. С некоторым сомнением она вывела "нет".

"Я не люблю осознавать и принимать тот факт, что сержусь?" - Тут было проще. "Да" и точка.

"Иногда я использую юмор, для того, чтобы не сталкиваться лицом к лицу со своими настоящими чувствами?" - "Да".

"Я часто чрезмерно критикую себя и окружающих?" - "Да".

"Обычно я не говорю окружающим о своей обиде или душевной боли?" - "Да".

"Я считаю себя зависимым в партнерских взаимоотношениях?" - "Да".

"Я иногда поступаю или общаюсь таким образом, чтобы казаться лучше, выше другого человека, в чем-то его превосходить?" - "Да".

"Я переживал эпизод преступного посягательства на мою жизнь или насилие (физическое или сексуальное) в партнерских отношениях либо в детстве?"

– Вы задумались?
– спросил Павел.
– Нужна помощь?

Хотелось сказать: "Да, мне нужна помощь, очень нужна. Слишком трудно нести этот крест. Слишком тягостно хранить страшную тайну. Один раз, один единственный раз, постыдная истина вырвалась наружу. И все, больше откровений не предвидится! Ах, папа, папа, что же ты наделал?! Зачем обидел меня?"

Стоило вспомнить "эпизоды преступного посягательства на мою жизнь или насилие", как глаза наполнились слезами. Папа не умел сдерживать себя: орал, распускал руки. В прямом и переносном смыслах. Когда ей было лет девять-десять, он перед сном звал ее с собой в кладовую - там лежали убранные на день постели. Просил: помоги. Послушная девочка - она - покорно плелась. Потом в тесной клетушке замирала в надежде: вдруг обойдется, вдруг удастся отгородиться ворохом одеял-подушек и наглые настойчивые руки не коснутся груди...

"Ох, папа, папа, из-за тебя у меня столько проблем. Я не ощущаю себя достойной, боюсь, чувствую виноватой, затравленной, такой, какой была в детстве, когда человек обязанный защищать, насиловал мою волю, ум, чувства..."

– Нет, - ответила Ольга и поставила в нужной графе "да".

– Если хотите, можем поговорить о насилии. Агрессия связана с ним напрямую...

– Нет.

– Тогда продолжайте отвечать на вопросы.

"Если вам необходимо прибегнуть к физической силе для защиты своих прав, вы сделаете это?" - "Да".

"Если кто-нибудь поднимет на вас руку, вы постараетесь ударить первым?" - "Да".

"Когда вы думаете об очень неприятном человеке, вы хотите причинить ему зло? Вам доставляют удовольствие мысли о наказании?" - "Да".

– Ольга, я хочу предложить небольшой эксперимент.

– Какой? Лучше не надо. Я и так чувствую себя не комфортно.

– Причины?

– Вдруг вы определите, что я схожу с ума. Что тогда делать? Как жить дальше?

– Для сумасшедшей вы слишком благоразумны.