Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Хотя…
– Кто из них тебе нравится? – Ксандр, подававший инструмент, нарушил молчание.
– Не знаю.
– Это плохо.
– Они только-только прибыли.
– Вот-вот, и потому чем раньше ты определишься, тем лучше.
– Для кого?
– Во-первых, для тебя. Определенность, она нервы успокаивает. Во-вторых, для нас тут. Лишним торжественно вручим подарки. Подпишем договора о вечной дружбе и отправим по домам. Станет тихо и хорошо.
Звучало на редкость… привлекательно.
Ни
За Ричардом.
– В-третьих, для них. Это они сейчас смирные, приглядываются, что к тебе, что друг к другу. А как приглядятся, начнут козни строить, интриги плести, одна другую выталкивая. А там уж до чего дойдет, то и не предскажешь. Женщины – существа опасные.
Старуха и вправду была мертва.
То есть, в том смысле, что смерть её наступила давно, и это обстоятельство, весьма странное, позволило не отвечать.
– Посмотри, – Ричард указал на почерневшее, словно обугленное, сердце. – И тут…
Часть органов истлели, часть тьма лишь затронула, некоторые и вовсе преобразовываться начали.
– Надо же, – Ксандр склонился над распахнутым нутром и ноздри его дрогнули, а по лицу будто судорога прошла. Он оскалился и попятился, беззвучно рыча.
– Стой! – Ричард поднял руку. – Что с тобой.
– Это… – Ксандр дернул головой и успокоился, столь же быстро, сколь изменился вновь. – Ты не чувствуешь?
– Что именно?
– Тьма, – он закрыл глаза, ставшие темными, что окна в бездну. – Она была мертва, верно. И начала перерождаться. Во что – сложно сказать, степная нежить может изрядно отличаться от той, что привычна нам.
Ксандр сделал вдох.
И выдох.
Снова вдох.
– Но дело не в ней… она коснулась тьмы. Той самой. Первозданной, той… что изменила меня.
Его лицо вновь исказила судорога.
– Убери. П-пожалуйста, – Ксандр прижался к стене. – Она зовет… зовет снова… опять… убери!
Крик его увяз в камне, а Ричард повернулся к телу. Он видел? Видел ли? Тьма? О да, она была. Но она была везде, разлитая в Проклятых землях, отравившая их, но все-таки за многие годы привыкшая к людям. Одомашненная? Или лишь притворяющаяся таковой?
Тьма свернулась клубком внутри тела.
И Ричард раскрыл руку.
– Иди ко мне, – тихо сказал он. И тьма откликнулась, потянулась, коснулась руки. Пальцы обожгло холодом, и Ричард сумел-таки сдержать стон.
Первый.
Но холод проникал внутрь. Тьма выползала из своего укрытия, спеша получить новое убежище. Она не пыталась повредить, нет. Но сама была слишком иной, а может, Ричард был слишком слабым, чтобы принять её безболезненно.
Холода становилось больше.
И…
Он
…снег в горах.
И мама смеется, загребая его в ладони. Пальцы её краснеют, но она подносит пушистую гору к губам и дует. От её дыхания снежинки поднимаются, кружатся.
Ричард смеется.
И отец тоже.
– Совсем замерзла, – он берет мамины руки в свои и осторожно сжимает. – Перчатки надо надевать. Здесь холодно.
– Ничуть.
– Споришь? – он грозен, но это лишь притворство. И отец не выдерживает первым. На его смех отвечает эхо, и начинает казаться, что это сами горы хохочут.
А снег кружится.
Кружится.
И…
И Ричард тоже кружится. С мамой. С отцом. Он бесконечно счастлив, и счастья так много, что оно вырывается из горла протяжным криком. А отец сгребает его в охапку и подбрасывает. Высоко-высоко. К самому небу.
Почему…
Кто и когда забрал все это? Изменил? И… тьма плачет. Ричард теперь слышит её голос. Такой знакомый, такой до боли родной.
Глава 13Почти мирная, в которой речь идет о комплексах и помощи ближнему
«Была она столь хороша собою, что всякий, кто кинул взгляд на лицо её, забывал обо всем, кроме этой вот красоты, пробуждающей в душе огонь, а в чреслах желание»
«Повествование о прекрасной деве морской и семи рыцарях, ею загубленных».
Брунгильда чувствовала себя лишней.
Даже не так… она и была лишней. В Замке этом, который сам походил на гору, а может, горой и был, только возведенной людскими руками. И в ней нашлось множество пещер-покоев.
Она остановилась у окна.
Огромное.
И стекло прозрачное, будто его, стекла, вовсе нет.
Мебель… красивая. Там, дома, тоже есть. Сундуки вот. Столы и лавки. Иные резьбою покрыты, но той тоже не достает изящества.
И камин белым камнем выложен.
На нем всякие штучки стоят, вроде бы просто так, но… она взяла в руки фарфоровую лошадку. Красивая. Такая, что и трогать-то страшно. А в руках Брунгильды и вовсе хрупкою кажется.
Коснулась гривы пальцем.
Вздохнула.
И вернула на место.
Именно. Все здесь слишком уж хрупкое, изящное, как эта вот лошадка. И принцессы… настоящие. А она?
Зеркало отразило Брунгильду во всей неприглядности. И драгоценное ожерелье, надетое Брунгильдой, лишь подчеркивало нелепость её. Слишком высокая. Слишком… могучая?