Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Нынешний рыцарь был в белом. Правда, доспех его… словно оттуда, из воспоминаний он… нет, шлем у отца был немного другим.
И кираса.
На этой сияет золотое солнце.
– Отомри, – демоница сжала руку. – Хочешь, его выставим?
Рыцарь замер.
– Нет, – Ричард шагнул навстречу. Он ведь сам пригласил. И приглашение принято. И… и все смотрят. Он вспомнил, до чего это неловко, когда все смотрят. – Добро пожаловать.
Говорить получилось с трудом. Горло будто чья-то рука сжала.
– Благодарю, – рыцарь изобразил
И Ричард ответил.
А… дальше что?
Поднятое забрало.
Шлем, который принимает кто-то из людей. Их стало слишком уж много. А… Светозарного Ричард как-то иначе себе представлял.
Более… грозным, пожалуй?
Мрачным?
С печатью фанатизма на лице? На лице печатей не наблюдалась, ни фанатизма, ни иных. И выглядело это лицо, пожалуй… обычным.
Разве что черты тонкие.
И бледный какой.
Светлые волосы. Синие глаза. Смотрит внимательно. Настороженно. Будто… будто подвоха ждет. Наверное, и вправду ждет. И надо бы сказать что-то. А в голове вертится дурное, что, может, если бы у Ричарда был брат, он бы был похож на этого вот, стоящего перед ним.
Или не был бы?
И…
– Клянусь, – собственный голос прозвучал словно со стороны. – Клянусь, что в доме моем тебе и людям твоим не причинят вреда.
– Клянусь, – эхом отозвался Светозарный. – Что ни в мыслях, ни в деяниях моих не будет дурного замысла против дома и хозяев его.
– От и чудесненько! – раздалось такое веселое. И все повернулись. На ступенях стояла та самая страшная девица, которая, к счастью, не была одной из невест.
Она переоделась в длинное платье ярко-зеленого цвета, украшенное алыми цветами. На голове девицы обнаружилась странного вида сооружение, чем-то напоминающее солнечную эмблему Ордена.
– Так это… я чего тут пришла, – девица огладила тощую рыжеватую косицу. – Раз уж все ознакомилися, то, может, поедимо? А то ж как-то хочется, что ли?
Светозарный поглядел на Ричарда.
И как показалось, с немалым сочувствием.
Ну что сказать… за одним столом сидели царь, царевич… тьфу ты, раз принцесса, два принцесса… по ладхемкам сразу видно, что принцессы.
Переоделись.
И я заодно уж различать их стала. У старшей, вон, платье поширше будет. Из бледно-розовой переливающейся ткани, из-под которой выглядывает золотая. А у младшей поуже и наоборот – сверху золото переливается, а из-под него уже кружева розовенькие.
Красота…
Страшная.
Сами набелены. Напудрены. Волосы уложены в высоченные прически, в которые очень даже хочется пальцем ткнуть, потому как ну страсть до чего интересно, полые они внутри или так.
Из причесок торчат перья, кажется, страусовые, тоже переливаются, сияют.
И драгоценности сияют.
И от сияния этого страсть до чего тошно. И не только мне. Вон, Варвара-краса, длинная коса, на ладхемок поглядывает ревниво и хмурится.
На самом деле иначе её зовут.
Мудрослава.
Но
Завидно?
Завидно.
И зависть нехорошая. Заставляет вглядываться, выискивать недостатки. Только нет их. Мудрослава Виросская сидит с прямою спиной. И драгоценный венец на её голове смотрится вполне себе естественно. Ей идут и венец, и полупрозрачное покрывало, что укрывает волосы, и платье это вот из мягкой струящейся ткани. Она смотрится не столь роскошно, но обе ладхемки оценили.
Не только они.
Сощурилась наша шамаханская царица, которая выделяется и хрупкостью и вовсе даже не восточной красотой. А вот Брунгильда задумчива. Осторожно опустилась на креслице, уставилась в тарелку и молчит.
И все молчат.
Тишина эта напряженная, давит на нервы. И не только мне.
– Что мы как на похоронах-то! – вот уж кто не испытывал смущения, так рябая девица. – Давайте, что ли, знакомиться? А то же ж как-то не по-людски это… меня вот Яркой люди кличут.
И привстала.
Поклонилась на все четыре стороны.
– Я к сестрице приставлена. Бдеть.
– Было бы кого бдеть, – раздраженно произнесла Летиция Ладхемская, качнув перьями.
– Бдеть всегда есть чего, – возразила Ярка, засовывая за щеку кусок пирога. Щека натянулась, будто от флюса. – А на кой вы перья в голову втыкаете?
– Мода.
– А, то понятненько. А то у нас только лошадям. Девки еще не додумалися, – она говорила и жевала, и порой совершенно вольно толкала родственницу в бок, отчего Мудрослава Виросская морщилась, хмурилась и выразительно таращила глаза.
Да без толку.
– Теттенике, – голос степнячки был тих и… словно хрустальные колокольчики зазвенели.
А Ричард на нее смотрит.
И… не только он. Этот вот, второй, Светозарный который, тоже смотрит. И взгляд у него туманный, видать, крепко проняло.
Вот ведь.
Не было печали.
Хотя… понимаю мужика. Он ведь рыцарь, вон, даже за стол в доспехе. А рыцарю что для полноты образа надо? Дама прекрасная, во имя которой подвиги совершать охота.
Степнячка же и прекрасная, и хрупкая. Такую самое милое дело защищать, беречь и вообще.
Я подавила тяжкий вздох.
– Брунгильда, – прогудела островитянка, тряхнув головой. И вплетенные в косы бубенчики зазвенели, но и звон их был надтреснутым, злым.
А взгляд и вовсе не обещал ничего хорошего.
Только подумала, и Ричард поднялся.
– Я, – вот он говорил спокойно и теперь, когда он справился с собственной робостью. И… и выглядит он хорошо. Слишком уж хорошо. Ему к лицу черный костюм, который кажется простым и даже скучным. Это Ксандр, сидящий рядом, переливается всеми цветами радуги. Но смотрят не на него. – Несказанно счастлив приветствовать в доме своем…