Пять ночей. Вампирские рассказки
Шрифт:
такая большая честь для него вполне приемлема, чтобы не очень-то расстраиваться.
А еще я поняла, что надо поскорее дергать к себе в номер, пока настроение Демона не упало до нуля.
…Знаете, иногда я думаю, что Демон не зря вечно шпыняет меня некомпетентностью.
Я и правда постоянно ошибаюсь. Но так сильно как в этот раз — никогда…
Маленькая девочка со взглядом волчицы.
Я тоже когда-то был самоубийцей.
Я
И тоже вдыхал дым марихуаны…
Вечером Демон зашел за мной. Я не знала, как себя вести, и предпочла молчать. Он тоже был неразговорчив, но особого напряжения я не ощущала — возможно, причиной его задумчивости была и не я.
Комната, где обитала загадка по имени Эркхам, располагалась на верхнем этаже, в отдалении, с холлом, очень напоминающим тот, где все мы впервые встретились,
только меньше. Те же странные картины на стенах, будто нарисованные безумными детьми, кожаные кресла и бесконечный диван, только растений не было. И не мудрено. Здесь было довольно прохладно, не больше двадцати градусов, и я чуть не сказала Демону спасибо за то, что он посоветовал мне надеть теплый свитер. Нет,
спасибо нужно бы сказать самой себе, что послушалась.
Уильям сидел в углу дивана так неподвижно, что я его не сразу заметила, и рассматривал одну из картин.
— Сид была? — спросил Демон.
— Она там.
И как только он это сказал, Сидди появилась во всей красе, вышла, аккуратно притворив дверь. Выражение лица у нее было сумрачное, но наткнувшись на Демона,
улыбка воскресла — тонкая, как лезвие, и такая же острая.
— Прими мои поздравления, — сказала она, произнося слова раздельно, будто боясь ими подавиться.
— Неужели?
— Ты чувствуешь гордость, что хоть кто-то из твоих детей не только выжил, но и добился высот? Которых тебе не видать.
— Я испытываю поистине родительские чувства. Спасибо, Сидди.
Уильям смотрел растерянно, будто они говорили на марсианском.
— А как же третий номинант? — спросила я.
— Видели бы вы их вместе, — лучезарно сверкнула зубами Сидди, — какой там третий.
Всего хорошего.
— Идешь собирать вещи?
Сидди не ответила, но взгляд ее был красноречивее стаи голодных пираний.
— Вот о чем я говорил, — сказал Демон вполголоса. — Тысячи лет за спиной не гарантия исключительности, а всего лишь время. И за этим временем Сидди осталась девчонкой, которая никогда не научится такому взрослому качеству, как умение проигрывать.
— Я не пойму, ты доволен или нет? — подала я голос.
— Конечно,
Он кивнул, будто с трудом сгибая шею.
— Калеб тоже там?
Он снова кивнул, так же неловко, и снова воцарилась тишина. Мы с Демоном сели в другом конце дивана.
— Почему они там оба? — спросила я тихонько.
Уильям не ответил, а Демон сказал, не сводя с него глаз:
— Вероятно, она так захотела…
Мне хватило ума прекратить расспросы. Она захотела — этим все сказано.
Между тем Демон все смотрел на Уильяма, а тот все не реагировал на это. Если бы меня так настойчиво рассматривали, я бы ей-богу уже взбесилась.
— Да… все хуже. Немножечко хуже, чем я думал… — вдруг сказал он, все еще так тихо, что я едва расслышала.
Я посмотрела на Уильяма.
— По-моему он в порядке.
— Для журналиста ты по-прежнему безобразно невнимательна. Если человек сорок минут смотрит в одну точку, это вряд ли нормально.
Я взглянула еще раз и поняла, что Демон прав. Уильям сидел, чуть склонив голову,
и со стороны могло показаться, что он просто задумался или по-прежнему рассматривает что-то на картине, висящей на противоположной стене. Но это было не так. Его пальцы были сжаты в кулаки так сильно, что побелели костяшки, и наверняка это было уже больно. Он не двигался, будто окаменев, и не было даже каких-то мелких естественных движений. Даже его дыхание можно было заметить с трудом.
— Я, конечно, не Сидди… но если желаешь, покажу тебе то, что не по зубам уловить и самому матерому щелкоперу.
Демон поднял руку ладонью ко мне, я машинально повторила его движение, и он переплел наши пальцы. Вторая ладонь несколько секунд висела в воздухе напротив
Уильяма. Как радар.
Что-то кольнуло меня, разлилось холодом и жжением, я ахнула и отдернула руку.
— Что это было? — спросила я почему-то шепотом.
— Сама знаешь. Страх. И отчаяние. Умножь все это на тысячу и имей представление.
Я снова посмотрела на Уильяма и сжала кулак от снова укусившего меня разряда.
Боже мой. Ничего себе.
— Уильям, — снова вполголоса позвал его Демон. Он не среагировал, будто не слышал. — Уильям, кто тебе сказал, что слезы — признак слабости? Сильные плачут ничуть не реже слабых, а то и чаще.
— Я не собираюсь рыдать, — подал он вдруг голос. И этот голос, будучи каменно-неподвижным,