Пять попыток вспомнить правду
Шрифт:
— Неужели вы считаете, что получится заставить его отказаться от обвинений? — насмешливо спросил тот. — Боллар отчаянно нуждается в деньгах и вряд ли упустит возможность залезть в чужой кошелёк. Кроме того, Ирвик подставился по-королевски, со стороны Боллара будет глупо отказываться от плывущих ему в руки денег и возможности унизить Блайнеров публично, — сердито закончил дед, снова распаляясь.
— Думаю, у меня найдутся нужные аргументы, чтобы убедить его умерить аппетиты.
Старший Блайнер несколько мгновений с любопытством рассматривал меня, а потом вынес вердикт:
— Что ж,
Я покорно кивнула, хотя на языке и вертелся язвительный ответ, кто кому что мог бы спустить. Но — не время и не место. Глава семьи действительно имел все основания гневаться, а наш с Ирвом брак — всё же мезальянс, пусть не по происхождению, но по финансовому положению — однозначно.
Ощущение облегчения, исходящее от мужа, было практически пьянящим. Ну что же, хотя бы одной катастрофы удалось избежать. С благодарностью посмотрела на Кеммера, и тот едва уловимо кивнул в ответ.
— Ирвик, я встречусь с твоим правозащитником сегодня же и подумаю, как можно пустить кровь Боллару. Я давненько не смотрел в его сторону, посчитал, что их проклятие — само по себе достаточное наказание. Но теперь есть повод поточить старые ножи. Моэра, дочка, ты сможешь поговорить с мужем, чтобы он нужным образом преподнёс информацию Императору?
— Разумеется. Разве можно упустить возможность напомнить Болларам о том, что с Блайнерами лучше не связываться? Мы не даём себя в обиду, — на её лице появилась дежурная улыбка, но цепкий взгляд был направлен прямо на меня.
Не знаю, уловили ли остальные мужчины завуалированную угрозу, но я всё поняла: Моэра Блайнер ни на секунду мне не поверила.
Первый день майрэля. Глубокая ночь
Несколько часов прошло за обсуждением обстоятельств нашего дела и стратегии поведения в суде. К нам присоединился правозащитник, а Моэра и жрец ушли. Кеммер поначалу активно участвовал в разговоре, а потом всё чаще стал отвлекаться, кинул пару обеспокоенных взглядов на дверь, наконец взял приготовленный мною для Нони список и удалился.
Правозащитник — слегка полноватый мужчина за сорок с жидкой, но тщательно ухоженной бородкой и небольшими залысинами над выпуклым, округлым лбом — говорил очень быстро и сыпал номерами законов, которых я не знала, отчего оказалось сложно полноценно вникнуть в процесс. А переспрашивать, показывая своё невежество перед дедом Ирвена, я постеснялась, да и не хотела давать кому-либо лишний повод ставить под вопрос свои интеллектуальные способности. Но правда была в том, что мне действительно становилось сложно концентрироваться на разговоре.
Неужели это долгосрочные последствия приёма зелья беспамятства?
Ладно, времени у нас целый вагон или, как здесь говорят, до примирения Гесты с Танатой, так что муж мне всё объяснит потом.
Наконец встреча закончилась, дед распрощался и ушёл, а Ирвен обратился к правозащитнику:
— Ноблард Асад, пожалуйста, оставьте нас одних, чтобы мы могли поговорить наедине. Думаю, это займёт минут двадцать.
— Конечно, я подожду снаружи. Да, в камере сложно поговорить
Как только мы остались одни, Ирвен крепко меня обнял и зарылся носом в волосы:
— Спасибо.
— За что?
— За поддержку и за то, как терпеливо ты отреагировала на нападки деда и тёти.
Обняла его в ответ и вздохнула:
— Они имеют все основания так реагировать. Почему ты не сказал им всей правды?
— Потому что не могу гарантировать, что они будут об этом молчать. Ким и Ячер — единственные, кто знает. Но в них я уверен, как в себе. Кроме того, они наблюдали всю эту ситуацию изнутри и указывали на странности в твоём поведении, а также в поступке Бреура. Всё же ни один нормальный брат не поступил бы так с сестрой. Однако Ким и Ячер будут молчать, а тётя Моэра обязательно поделится с мужем. Что касается деда… иногда он ведёт себя непредсказуемо, поэтому ему я тоже рассказывать не хочу. Но, вероятно, придётся.
— Я считала, что тётя в курсе, вы ведь просили её снять проклятие.
— На тот момент я не был уверен, лжёт Бреур или нет, поэтому говорил лишь то, что знал наверняка. Она отказалась помогать. Переубедить её не удалось, и я решил, что если она так воинственно настроена против нашего брака, то опасно раскрывать ей эту тайну. Иначе она могла бы использовать её против тебя. Я этого не хотел. Кроме того, это не моя тайна, Гвен, а твоя. И только ты можешь решать, кому доверить её, а кому нет. Но если мы вступим в полномасштабную конфронтацию с Бреуром, причина перемены его отношения к тебе всё равно всплывёт, так что я бы предпочёл рассказать родственникам заранее, не дожидаясь, пока они выяснят это в зале суда.
— Конечно. Я понимаю. Возможно, это смягчит их отношение ко мне? Позволит смотреть на меня не как на представительницу враждебного рода, а просто как на незнакомку в её теле?
— Не знаю, Гвен. Чужемирцев не любит никто, а ты — потенциальная Странница, хотя раньше о женщинах-странниках я не слышал. Но раз ты смогла однажды вернуться в чужое тело, значит, сможешь это сделать и снова. Несколько веков назад всех чужемирцев убивали сразу, затем законы несколько смягчились, чужаков начали использовать как источники информации, но отношение всё ещё осталось негативным. А Бреуру следовало сразу доложить о том, что произошло. Однако он этого не сделал. Мы можем попробовать сыграть на этом нарушении, хотя для этого придётся рассказать твою тайну всем, кто вовлечён в судебный процесс, а это может сыграть против нас, потому что на симпатию судьи после этого рассчитывать не придётся.
Я тяжело вздохнула, уткнувшись в плечо мужа:
— Хорошо, что ты не предвзят.
— Предвзят. Очень предвзят, — с улыбкой ответил он и поцеловал меня.
Было нечто несправедливое и обидное в том, чтобы целовать собственного мужа украдкой, прячась от других и опасаясь, что наше уединение могут в любой момент прервать. Но в то же время отказываться от столь ценного момента близости я не собиралась. Жарко ответила на ласку, и несколько минут спустя муж дразняще спросил:
— Как думаешь, комната для свиданий — достойное место для коллекции?