Пять рассказов о знаменитых актерах (Дуэты, сотворчество, содружество)
Шрифт:
"Создать театр, где бы я имела возможность говорить "свое слово", — моя мечта. Было мне сделано несколько предложений, но… пока все это еще только проекты.
— Какой театр рисуется Вам?
— Конечно, театр, следящий за всеми новыми течениями европейской литературы и искусства, не отрывающийся притом и от классического репертуара, и от русской литературы и жизни. Самое трудное — это найти режиссера, который давал бы самим актерам разобраться в пьесе и затем умело бы пользовался их откровениями или анализом, сам давая лишь окончательный синтез и верно намечая художественное целое" [28].
С Ходотовым она связывала серьезные
А Ходотов тем временем вел свою обычную жизнь обреченного на популярность артиста — играл, выступал в концертах, участвовал в бесконечных ночных застольях и, сам того не сознавая, ощущал некоторую свободу от непосильных требований, которые Комиссаржевская постоянно к нему предъявляла.
И вот уже наступает Новый, 1903 год, встречают его у Варламова, тут, как всегда, весело и шумно, и дядя Костя под смех и комментарии присутствующих опять составляет пары. И Коке Ходотову предлагает Варламов встать в пару с только что приглашенной из московского Малого театра на место Комиссаржевской молодой актрисой Л. В. Селивановой… Ходотов написал Комиссаржевской о встрече Нового года, и она ответила: "Бывало тяжело, но так никогда не было".
Комиссаржевская необычная женщина, но женщина, и ко всем раздиравшим ее думам и терзаниям теперь прибавилась ревность. До нее доходили слухи, что Ходотов ухаживает за Селивановой. В Петербург к нему шли телеграммы с таким текстом: "Полную правду" или "Жду полной нашей правды". В их «Чайке» ее должна была заменить новая молодая актриса: "Вы будете играть с Селивановой, и много, благодаря этому, изменится в Вашей игре; а главное, мне мучительно, что Вы дадите наши интонации в ней другой актрисе, которая вдруг переймет их у Вас, — и это заставляет меня больно страдать, потому что такая игра будет не настоящая. Ни она, да и ни Вы не сможете уже быть в должной гармонии" [29]. И здесь сугубо личное, как всегда у Комиссаржевской, слито с творческим.
Когда она осенью вернулась в Петербург и погрузилась в хлопоты по организации нового театра, вопрос о том, будет ли в нем служить Ходотов, возник вновь. И вот после долгих колебаний и мучительных раздумий 15 ноября 1903 года на спектакле в пользу Литературного фонда "Вечная любовь" в Театральном зале на Офицерской улице, где они вместе играли, Ходотов решился на трудно давшийся ему ответ: он не уйдет из Александрийского театра. Потом они будут еще выступать вместе, встречаться в благотворительных концертах, общественных собраниях, всегда будут интересоваться друг другом, но пути их в тот день разошлись бесповоротно.
"Пожалуйста, рвите мои письма", — просила Комиссаржевская Ходотова в самом начале их переписки. И потом: "Помните, что я от Вас требую уничтожьте до последнего клочка все, что у Вас есть от меня". Он не мог уничтожить письма, часть ее души и сердца. Когда-то графиня Е. К. Воронцова, изредка писавшая А. С. Пушкину, требовала, чтобы поэт немедленно сжигал ее письма.
Прощай, письмо любви! прощай: она велела,
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви!
Ходотов не сжигал "письма любви", они были ему дороги, а главное — он понимал их значение для истории.
Люди обычно только с возрастом осознают, с кем их в молодости свела судьба. Отдадим должное Ходотову — в свои двадцать два года он хорошо представлял себе масштаб личности
После разрыва с Ходотовым Комиссаржевская потребовала вернуть ее письма. Ходотов срочно переписал их и отдал подлинники Комиссаржевской, которая письма уничтожила. В тетрадях Ходотова и сохранились их копии, всего 383 письма [*].
Комиссаржевская любила писать письма, особенно много она писала в дороге. Она знала цену минуте, но время, отданное переездам, не считала потерянным. Сидела у окна, смотрела на пробегавшую жизнь и… писала письма. Начала фразу в одном месте, еще не кончила ее, а перед глазами уже новые пейзажи, новые впечатления и ощущения: "Навстречу бегут поля, леса, внизу много, много цветов — наверху еще больше неба, и мне хочется послать Вам всего этого хоть по кусочку, потому что Вы умеете любить все это!" [30]
Письма Комиссаржевской к Ходотову, как и вообще все письма Комиссаржевской, необычны. Мысли теснятся, торопятся, слова остаются недописанными, набегая друг на друга, строчки несутся в разные стороны, заполняя лист без остатка. Датировки писем, как правило, нет. Многие слова перечеркиваются, сокращаются. В конверт вкладываются несколько листков и никогда не нумеруются. По смыслу, по форме обращения трудно бывает определить начало и конец каждого письма. Тут нет места шутливому тону, иронии, скепсису — она вообще не склонна к этому. О чем бы Комиссаржевская ни писала, все берется ею глубоко и «всерьез», с полной отдачей нравственных сил. Каждая фраза, вопрос, сомнение полны для нее громадного смысла.
[* Тетради хранятся в фонде Ходотова. — ЦГАЛИ, ф. 901, оп. 1, ед. хр. 19. Ходотов неоднократно печатал выдержки из писем Комиссаржевской (часто неточно) в различных периодических изданиях и в своей книге "Близкое далекое" (1932). Много писем Комиссаржевской к Ходотову опубликовано Ю. П. Рыбаковой в сборнике "В. Ф. Комиссаржевская" (1964). Письма Ходотова к Комиссаржевской утрачены, — по всей вероятности, она их сожгла.]
Ходотов получал очень разные письма — от длинных многострочных рассуждений об искусстве, о театре, о любви до крохотных записок в несколько слов. Они шли к Ходотову не только со всех концов России, где гастролировала Комиссаржевская, но и с другой улицы столицы. У нее был свой ключ от его квартиры, и, если его не было дома, ее камеристка открывала его дверь и оставляла там письмо от Комиссаржевской. Переписку через посыльных они практиковали часто. Она подписывалась "Ваш Свет", его называла Азра, Магомет, взяв эти образы из поэзии Г. Гейне.
Письма Комиссаржевской к Ходотову — важнейший источник для понимания этических и эстетических взглядов актрисы и истории взаимоотношений двух художников.
Когда Ходотов встретился с Комиссаржевской, судьба не успела оставить на нем никаких особых мет. Он знал жизнь с благополучной стороны — был здоров, красив, не испытал душевных страданий. Но отсутствие их — признак неполноты жизни, которая непременно даст о себе знать. Он был любопытен, всеяден и не особенно глубок. Как дети не хотят идти рано спать, потому что убеждены — только они уйдут, тут и начнется самое интересное, так и Кока Ходотов боялся упустить что-нибудь из того, что щедро предлагала ему жизнь: роли, книги, разговоры об искусстве, ну и, конечно же, шумное застолье. Тяга к богеме была у него всегда. Успех сопутствовал ему во всем, даже к его актерским неудачам зрители относились весьма снисходительно — таково уж было его обаяние.