Пять шагов навстречу

Дейс Джули

— Например? Стану писателем или художником?

— Не исключено.

Качаю головой и снова тяжело выдыхаю. В отличие от моего антирадостного лица — выражение лица Ди говорит само за себя. Другу определённо направится моё наказание или пытки. Выколите мне глаза или обрубите руки, чтобы я не мог это видеть или взять.

— Где моя чудаковатая сестра?

— С Талией.

— Она мне не нравится.

— Тебе никто не нравится.

Щурюсь и прикусываю язык до того, как ляпну лишнее.

— Мне не нравятся её подруги.

— Что

с ними не так?

— Они лживы.

— Не тебе решать, Мэйс. У неё своя голова на плечах.

— Однажды, она чуть не слетела.

— Что?

— Не бери в голову, — отмахиваюсь я, мысленно давая себе подзатыльника за то, что не удержался.

Нахожу рекомендованную книгу и не тороплюсь плестись за стол, не желая привлекать внимание. Странно, но сейчас я действительно хочу побыть один, даже та пятерка девочек не способна развлечь меня. Иногда я просто хочу побыть в тишине. Сейчас это тот самый момент и желание: остаться наедине с самим собой.

Поднимаю голову и выгибаю бровь.

— Думал, разбавить твою компанию, пока Мэди на лекции.

— Согласен, если разделим книгу пополам, — усмехаюсь я.

— Это твоё наказание, а не моё, Картер, — смеётся Ди.

Фыркаю и падаю на пол в уголок между стеллажами. Ди следует моему примеру. Со временем он начал понимать меня без слов, но, вероятно, сейчас не тот случай.

— Поговорим? — спрашивает он.

— Валяй, — киваю я, играя с листами тем, что перекидываю их пальцем с одной стороны на другую.

Между нами повисает минутная тишина. Сразу понимаю, что мне предоставили возможность выговориться самому, но я не тороплюсь, желая узнать, чего хотят услышать.

Гоняю и перебираю собственные мысли через сито, чтобы отфильтровать будущие слова. Кажется, что настоящим я могу быть только с отцом. Каждый раз я думаю, перед тем как что-то сказать. Каждому я позволяю узнать себя настолько, насколько захочу сам. Никто не знает меня полностью. И когда я слышу, что-то подобное: «О, я знаю этого парня», я легко скажу в ответ: «Черта с два ты знаешь меня, чувак».

— Тебе не кажется, что пора остановиться? — спрашивает Ди.

— В плане чего?

— В плане всего.

— Я не знаю, о чём ты.

— Ты портишь свою жизнь.

— Я называю это иначе: создаю собственную историю, которую смогу вспомнить и сказать, что моя молодость была чертовски охренительной.

— Нахрена ты вообще его трогал?

— Он болтнул лишнего. Ты сам знаешь, что получил за дело. Он и о Мэди трепался, тебе самому не хотелось?

— Хотелось, — соглашается Ди. — Но я не думал применять силу. Он уже давно о ней ничего не говорит. Хочешь узнать, почему?

— Дай подумать… — говорю я, делая вид, что гадаю и подбираю варианты, хотя он всего лишь один. Это наша отличительная черта: кулаки от меня и словесная форма от Ди. — А, да. Ты наверно просто заткнул его.

— Да, и я не тронул его даже пальцем.

— Уже можно пускаться в громкие овации?

— Хватит

быть придурком. Ты же не такой.

— Нет. Я такой.

Ди поднимается на ноги, но не спешит уходить. Он сверлит меня карими глазами.

— Ты не такой, — отрезает он. — И не бойся говорить о произошедшем. Она давно пережила и строит своё будущее дальше. Но не ты. Ты застыл на месте и сам не хочешь двигаться дальше. Когда отпустишь — самому станет легче.

С этими словами, друг разворачивается и делает несколько шагов вперёд, скрываясь за стеллажом.

А какой я?

Все почему-то решили читать мне нотации: как правильно жить, что делать можно, а что нельзя и кучу остальных книг по философии жизни, которая не работает. Парадокс в том, что я живу собственной головой и ошибками. Но Ди прав: я всё ещё живу прошлым, а обычно оно тянет на дно. Как очистить память и не оборачиваться назад? Задам себе этот и ещё миллион вопросов перед сном.

Вздохнув, открываю книгу и начинаю читать. Сначала она даётся мне с трудом, потому что чтение в принципе не свойственно мне, и я не могу похвастаться тем, что воодушевлен подобным занятием, но спустя небольшое количество времени, вовлекаюсь и поглощаю её с наибольшим энтузиазмом, чем ранее. Отчасти, благодаря лорду Генри и его жизненным напутствиям, которыми я пользуюсь сам. С особой воодушевлённостью перечитываю слова: «Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни, слушая нудных святош, не пытайтесь исправлять то, что неисправимо, не отдавайте свою жизнь невеждам, пошлякам и ничтожествам, следуя ложным идеям и нездоровым стремлениям нашей эпохи. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь!». Я словно проникаю в самого себя.

Если бы я только знал, что это способно погубить. Что похоть, неверность и лживые предубеждения способны завести в тупик и могут очернить душу. И всё, что действительно останется в самом конце: ты и твоё сожаление. Сожаление о том, что попал под чьё-то влияние и позволил погубить себя. Ты был лишь марионеткой и тем, кто воплотит все несовершенные когда-то в молодости действия другого. В то время, как у того человека будет всё, ты останешься один, где одиночество будет пожирать с особым удовольствием. Вот они, ошибки детской наивности.

— Мистер Картер.

Голос миссис Райт отрывает от книги, и я вдруг понимаю, что вокруг темно, лишь небольшое количество света сочится через проёмы между книжными стеллажами. Взгляд моментально падает на часы, и я успеваю задержать удивлённый возглас, потому что стрелка достигла девяти часов вечера.

— Я уже подумала, Вы сбежали.

— Вы даже не представляете, как хотелось, — вру я, потому что признаться в том, что чтение увлекло и зацепило — слишком сложно.

Тень улыбки на её губах говорит о понимании и раскрытии лжи.