Пять женщин, предавшихся любви
Шрифт:
Невнимание это очень печалило О-Ман, и она проводила свои дни с утра до вечера в тоске по Гэнгобэю.
Между тем со всех сторон надоедали ей брачными предложениями. В конце концов ей пришлось притвориться больной. Она твердила, что ненавидит всех людей, и люди взаправду стали считать ее сумасшедшей.
О— Ман понятия не имела о том, что Гэнгобэй принял постриг, и когда однажды ей сказали об этом, она, не вслушавшись как следует, заявила:
— Какая же это жестокость! Я-то лелеяла надежду когда-нибудь избавиться от любовного томления,
Так она и решила.
Зная, что прощается с этим миром, она в глубокой тайне от людей остригла свои черные волосы, выбрила тонзуру на голове, надела заранее приготовленное платье, и глядь — совершенно превратилась в юношу!
В таком виде О-Ман и отправилась тайком к Гэнгобэю в его шалаш. Когда она вступила в горы, под ногами у нее сверкал иней, выпавший на траву и листья, — стоял десятый месяц по лунному календарю. И хотя она могла ввести в заблуждение людей своим обликом юноши, но в груди у нее билось женское сердце, и ей было страшно. Все же она преодолела горные тропинки и наконец подошла к роще криптомерии вдали от деревни. Об этой роще ей и говорили люди.
За рощей громоздились дикие скалы, а в западной стороне виднелся глубокий грот. И О-Ман показалось, что сердце ее будет погребено в его глубине.
Жутко было перебираться по мостику из трех-четырех ненадежных, трухлявых бревен, брошенных рядом. Под ним, в брызгах белой пены, неслись волны быстрого потока. Сердце О-Ман холодело от страха.
На другом берегу на небольшой ровной площадке стоял шалашик, обвитый по карнизу вьющимися растениями. О-Ман заглянула в окно, выходившее на юг, и увидела решетчатый очаг, какие часто бывают в домах бедняков, в нем зеленые ветки сосны, две простые чашки, называемые тэммоку… даже чего-нибудь похожего на ковш не было там. Какое бедное жилище!
«Да, именно в таком месте приводишь, наверное, свои помыслы в соответствие с истинным буддийским духом!» — подумала О-Ман, оглядывая внутренность шалаша. Похоже было, что его хозяина-отшельника нет дома.
О— Ман загрустила: она ведь специально шла, чтобы увидеть его. Но, как она ни раздумывала, спросить о хозяине было не у кого, разве что у сосен!
Счастье еще, что дверь оказалась открытой. О-Ман вошла, осмотрелась: на подставке для чтения лежала книга. Заглянула в нее одним глазком — оказалось, что это сочинение, во всех подробностях трактующее любовь между мужчинами.
«Вот как! Значит, этот путь — единственное, от чего он и теперь еще не отказался!» — подумала О-Ман.
Спустились сумерки, разбирать знаки в книге стало невозможно, а разжечь огонь было нечем. И О-Ман одиноко сидела и ждала в сгущающейся темноте. На все она была готова ради своей любви!
Около полуночи отшельник Гэнгобэй вернулся к своему шалашу, освещая путь маленьким сосновым факелом. О-Ман было обрадовалась, но — что это? — вместе с ним
По виду они были ровесниками. Один из них был прекрасен, как цветок, другой — как багряный лист осеннего клена… трудно было бы сделать выбор между ними!
Оба они пылали любовью, ревновали и печалились. Отшельник Гэнгобэй — один, возлюбленных — двое… Видимо, он запутался на любовном пути, страдал, как в аду, и впал в отчаяние. Вид его мог бы внушить сострадание. О-Ман почувствовала досаду: «Увы, увы! Сколь любвеобильно сердце этого человека!»
Но любовь ее была глубока, и она не могла заглушить ее и уйти.
«Расскажу и я ему о том, что у меня на сердце», — решила она, и только вышла на порог, как оба юноши, видимо испугавшись ее тени, мгновенно исчезли.
«Что это значит?» — удивилась О-Ман, но в этот момент и отшельник Гэнгобэй заметил ее.
— Кто ты, дитя? — спросил он изумленно.
— Я тоже, как видите, влюблен, — сейчас же ответила ему О-Ман. — Повсюду идут толки о вашей персоне, и вот я, всем рискуя, тайком пробрался сюда. Но, оказывается, вы многим отдаете свое сердце. Я не знал этого и страдал напрасно. Поистине, я ошибся в своих чувствах!
Так с гневом говорила О-Ман, и монах всплеснул руками.
— За такую любовь я должен быть благодарен! — воскликнул он. В нем снова пробудилась страсть, он рассказал О-Ман историю о двух юношах, ушедших из этого мира, и О-Ман поплакала вместе с ним.
— Ничего, взамен их теперь с вами буду я, — сказала она. Эти слова снова вызвали у отшельника слезы.
— Да, я отшельник, но ведь любовь — это тот путь, с которого трудно сойти! — И он сразу же начал любовную игру с О-Ман. Не знал же он, что перед ним — женщина. Пожалуй, сам Будда должен простить это ему.
Любовь бывает разная, смотря по тому, кого мы любим
— С тех пор как я принял постриг, мои просьбы к Будде заключались в том, чтобы меня оставили всякие любовные помыслы, — вкрадчиво говорил Гэнгобэй О-Ман. — Но в глубине сердца я не мог отказаться от мыслей о любви к прекрасным юношам. Тогда я предупредил богов, чтобы только это одно они простили мне. Так что греха на мне нет. И раз уж ты настолько пожалел меня, что пришел сюда, не покидай меня никогда!
О— Ман было нестерпимо смешно, и она еле удерживалась от смеха, щипая себя за ляжки.
— Хорошо, я верю вам, — начала она. — Но выслушайте и меня. Я уже давно люблю вас, а теперь, в облике монаха, полюбил еще сильнее. Я отдал вам все свои помыслы, пожертвовал всем ради любви к вам. И было бы очень плохо, если бы вы после всего этого стали изменять мне с другими юношами. Пусть во мне что-нибудь придется вам не по нра-ву» — не отвергайте меня. — И она предложила: — Дадим же друг другу клятву на всю будущую жизнь!
И Гэнгобэй опрометчиво написал клятвенное обещание.
— Даже вернувшись к мирской жизни, я не нарушу верности тебе, — воскликнул он…