Пятая авеню, дом один
Шрифт:
Однако сегодня в Snarker о ней не оказалось ни строчки. Минди вздохнула с облегчением, хоть и была слегка разочарована: отсутствие комментариев гарантировало на редкость скучный вечер в семейном кругу – не из-за чего будет даже попикироваться с Джеймсом. Она уже хотела закрыть сайт, когда на экране выскочила новая ссылка. Минди открыла статью, прочла первую фразу и нахмурилась: речь шла об Аннализе Райс, ее муже Поле и его аквариуме.
«Вот этого нам совсем не нужно», – озабоченно подумала Минди Гуч. Когда дело касалось дома номера один по Пятой авеню, хорошей рекламой считалось ее отсутствие.
На следующее утро Минди Гуч спозаранку топталась
Ровно в семь часов створки лифта раздвинулись и в холл вышел Пол Райс. Минди открыла дверь.
– Прошу прощения, – громко начала она.
– В чем дело? – обернулся Пол. В этот момент в приоткрытую дверь выскочил Скиппи, оскалил зубы и бросился на хозяйского недруга, вцепившись зубами в брючину. Пол побледнел. – Уберите свою собаку! – заорал он, прыгая на одной ноге и пытаясь стряхнуть Скиппи. Минди выждала секунду, затем вышла и оттащила спаниеля. – Я могу подать на вас за это в суд! – крикнул Пол.
– Собаки проживают в этом доме на совершенно законных правах, – сказала Минди, скалясь не хуже Скиппи. – В отличие от декоративных рыб. Да-да, – подтвердила она, наслаждаясь удивлением, проступившим на лице Пола. – Я все знаю о вашем аквариуме. Здесь невозможно что-либо утаить.
Вернувшись к себе, она чмокнула Скиппи в носик.
– Умница мой, – проворковала она.
Война была развязана.
Вечеринка по случаю Хэллоуина, куда Лола вытащила Филиппа, проходила не в отеле «Бауэри», а в заброшенном здании по соседству. Лола оделась шоу-гёрл – в расшитый пайетками бюстгальтер и трусики, сетчатые колготки и туфли на немыслимых каблуках. В таком наряде она выглядела потрясающе – хоть сейчас на обложку мужского журнала.
– Неужели ты так и пойдешь? – изумился Филипп.
– А что?
– Ты же почти голая!
– Ой, не более голая, чем на пляже! – отмахнулась она, обвивая шею меховым боа. – Так лучше?
Пытаясь проникнуться духом праздника, Филипп оделся как сутенер – в полосатый костюм, белые очки и шляпу из меха. На Восьмой улице Лола купила ему поддельное бриллиантовое колье, с которого свешивался облепленный псевдобриллиантами кулон в виде черепа.
– Правда, прикольно? – восторгалась Лола, когда они шли на вечеринку. На улицах было тесно от гуляющих обывателей, одетых в самые немыслимые костюмы.
Да, признал в душе Филипп, взяв Лолу за руку, это и вправду забавно. Он много лет не веселился подобным – признаться, довольно дурацким – образом. Что с ним произошло? Отчего он стал таким до тошноты серьезным?
– Вот увидишь, тебе понравится Тайер Кор, – сказала Лола, увлекая его вперед, держа за руку, как маленького, – Филипп шел медленнее ее.
– Какая еще Кора? – сострил Филипп, но, заметив раздраженную мину Лолы, поспешил добавить: – Знаю, знаю, молодой импресарио, который хочет стать писателем.
– Не хочет, а уже стал, – поправила Лола. – Он каждый день пишет для Snarker.
Филипп улыбнулся. Лола была решительно не способна понять разницу между литератором и графоманом, оригинальностью и подражанием. В ее представлении блоггер приравнивался к писателю, а участница реалити-шоу – к актрисе. Да уж, что выросло, то выросло, напомнил он себе. Молодое поколение сформировалось в условиях навязчивой
Перед ветхим даже на вид домом собралась толпа. Крепко держа Лолу за руку, Филипп пробился ко входу, где их ждали два парня с пирсингом на лицах – трансвестит в розовом парике и рыжий Тайер Кор собственной персоной, с сигаретой в зубах. Он пожал Окленду руку.
– Это вечеринка терминаторов, – сказал Кор. – Дом завтра сносят. Мы должны разнести его сами и успеть до приезда легавых.
Филипп и Лола вошли в подъезд и поднялись по деревянной лестнице. Внутри было жарко, в воздухе плавали сизые полосы дыма, освещенные одинокой лампочкой. Под лестницей кто-то громко блевал, временами заглушая гремевшую наверху музыку – динамики стояли на подоконниках. В помещении было не повернуться.
– Что-нибудь будет? – прокричал Филипп в ухо Лоле.
– Нет, тусуйся просто так. Смотри, как здорово! – отозвалась она.
Они протолкались к наскоро сооруженному бару, где получили по красной пластиковой чашке с разбавленной водкой и клюквенным соком без льда.
– Когда мы отсюда уйдем? – прокричал Филипп, стараясь переорать оглушительную музыку.
– Ты что, уже хочешь уйти? – изумилась Лола.
Филипп огляделся. «Я никого здесь не знаю», – думал он. Все они юные, с гладкими лицами, молодой агрессией, охорашиваются и орут друг на друга. И музыка – слишком громкая, бьющая по нервам, без различимой мелодии. Собравшиеся танцевали, вертя бедрами, а головы и плечи оставались неподвижными. «Я так не смогу», – понял Филипп.
– Лола! – прокричал он ей на ухо. – Я пошел домой.
– Нет! – взвизгнула она.
– А ты оставайся, повеселись. Жду тебя дома через час.
Домой по Пятой авеню Окленд шел с чувством облегчения и недоумения. Для него не могло быть ничего хуже, чем остаться в переполненной, душной комнате на препаскудной вечеринке. Что там хорошего? «Тоже мне оттянулся!» Но ведь тридцать лет назад он ходил на подобные вечеринки, и ему действительно было весело! Была «охота на мусор» [17] в кроссоверах, бесконечные походы в маленькие прокуренные бары и дорогие клубы с новой темой каждый вечер. Он помнил клуб в старой церкви, где желающие танцевали в алтаре, и другой, в заброшенном туннеле метро, куда ходили зарядиться кокаином. Манхэттен был огромной дискотекой, где всегда царили веселье и шум. Однажды жаркой августовской ночью они с Шиффер без приглашения явились на вечеринку трансвеститов, проходившую на подгнившем пирсе на Гудзоне. Несколько участников спьяну свалились в воду, и их спасали приехавшие по вызову пожарные. Филипп и Шиффер хохотали до слез, пока она не сказала, держась за болевший от смеха живот:
17
Игра, участники которой должны за ограниченное время собрать определенные предметы.
– Все, малыш, меняем образ жизни. Бросаем работу и тусуемся двадцать четыре часа в сутки. Это ж какая красота! А когда надоест, поселимся где-нибудь на старой ферме в Вермонте.
«Куда только делись те дни?» – гадал Окленд. Войдя в дом, он поймал свое отражение в зеркале рядом с лифтами и увидел, что выглядит как дурак – молодящийся дядя в летах. Да когда же он успел состариться?!
– Филипп? – послышалось за спиной. – Филипп Окленд, это ты? – И серебристым колокольчиком зазвенел знакомый смех.