Пятая весна

Стариков Виктор Александрович

Без сыновей скучно стало дома, вот и пошел змеевик искать. Подарок хочется одному хорошему человеку сделать, хоть чем-нибудь повеселить его.

Заговорили о мраморе, о камнях, о красоте их, оживающей в руках настоящего мастера. О всяком камне у Кузьмы Прохоровича имелась в запасе занятная история, со всяким камнем у него была связана какая-нибудь удача в жизни. И трудно было разобрать, где в его балагурстве кончалась правда и начиналась сказка.

Сергей поднялся.

— Ты где остановился, мил-человек? —

спросил Кузьма Прохорович, тоже поднимаясь.

Сергей назвал.

Кузьма Прохорович переступил с ноги на ногу.

— Ты там обо мне молчи, — таинственно подмигивая и отводя в сторону бороду, попросил он. — Змеевик этот для дочки Шестопалихи ищу. Знатный был мастер ее отец, самый видный. В музее его работы держат. Так и называются — шестопаловские. У Нюрки отцовские руки и глазок острый… Сын в технику ударился, а дочка от камня отойти не может. Смотри-ка, девчонка, а камень к себе потянул… Так ты обо мне промолчи там. Будешь жить, мой дом не обходи. Может, и стариковская болтовня в чем поможет.

— Ладно, сохраню секрет, — пообещал Сергей, вспоминая рябиновую ветку на письменном столе. Не ошибся он, что попал в семью камнереза. Но не думал он, что мастером может оказаться эта девушка.

Они простились. Сергей двинулся дальше по тропке, а Кузьма Прохорович полез в кусты искать свой змеевик.

Лес впереди посветлел, и тропка вскоре вышла на линию железной дороги. По сторонам насыпи, до самых шпал, густо рос пахучий и высокий, по плечо иван-чай. Все видимое пространство ало пламенело. Жужжали шмели.

За насыпью начинался дремучий лес. Сочная трава на полянах была такая высокая и густая, что в нее страшно было шагнуть: запутаются ноги, не выберешься. Среди зелени забелели большие глыбы мрамора. «Похоже как будто великаны камешки бросали», — подумал Сергей. Чем дальше углублялся он в темноватый лес, тем чаще встречались небрежно разбросанные каменные глыбы.

Впереди послышался сухой частый перестук, словно не меньше десятка дятлов вперегонки бегали по стволам деревьев, разбивая острыми клювами кору. Началась проезжая автомобильная дорога, которая вскоре вывела к каменоломне.

Сергей подошел почти к краю и остановился. Перед ним открылся глубокий разрез с отвесными стенками. Ажурные передвижные краны легко перетаскивали, цепко захватив, большие сверкающие мраморные блоки, удивительно правильной кубической формы. Отовсюду слышалась веселая песня отбойных молотков. От солнечного света немного даже резало глаза, а тени поражали своей бархатной густотой.

Сергей присел, раскрыл этюдник.

Домой он вернулся поздно, опаленный солнцем, усталый, возбужденный увиденным.

Ему хотелось поговорить с Нюрой.

— Где ваша дочка? — спросил он Варвару Михайловну.

Она устало повела рукой:

— У подруг сидит… Опять до полночи пропоют.

— А ведь я к вам надолго. Работать в артели

буду. Жильцом оставите?

— Знаю, что работать. Живите пока…

Сергей напился молока и сразу лег спать.

Председатель артели и технорук не вернулись и на следующий день из района. Сергей провел его за работой на каменоломнях.

Утром, проходя через горницу, Сергей увидел Нюру. Присев, она наливала в мраморное блюдечко молоко. О ее ноги терся пестрый, как яшма, котенок.

Умывшись, Сергей вошел в свою комнату и застал в ней девушку. Она стояла у письменного стола и рассматривала его этюды. Нюра не слышала шагов.

Сергей подождал, потом спросил:

— Нравятся?

Она вздрогнула и резко обернулась.

— Ведь это Егоша? — тихо спросила Нюра, показывая портрет мальчика с темными спутанными волосами и лукавыми карими глазами, сидевшего на камне, выставив острые исцарапанные коленки.

— Егоша?

— Сын сторожихи на каменоломне.

— Тогда Егоша.

— А это сорок пятый километр? — показала она на этюд полотна железной дороги и опушки, заросшей пылающим иван-чаем. — Ой, как хорошо! И все в два дня сделали?

— До хорошего тут далеко. Это только начало работы. Видите, — протянул Сергей рисунок мраморного карьера. — Камни получились мягкими, как из ваты. Не передал формы.

— Какой вы счастливый, — порывисто сказала Нюра. — Так хорошо рисуете!..

— Ну, уж и счастливый… — Сергей смутился, вспомнив горячие споры о своих рисунках в художественном училище. — Это вам кажется, что счастливый. Сделано мало, а толкового еще меньше.

Нюра доверчиво коснулась его руки.

— Пойдемте… Я вам показать хочу.

Сергей вышел вслед за Нюрой во двор, и она привела его в маленькую баню. В передней комнате — предбаннике — стоял небольшой стол, заваленный голубоватым змеевиком, а на полке виднелись фигурки из пластилина и начатые работы в камне.

Нюра нерешительно протянула Сергею снятую с полки фигуру. Работу можно было назвать «Секрет». Девушка рассказывала что-то по секрету подруге. Многое еще не было сделано, много было неверного, с нарушенными пропорциями тела, но главное в лицах, положениях фигур скульптор уже нашел. Трогало наивное и нетерпеливо-горячее желание поделиться чем-то важным с подругой.

Ободренная вниманием, Нюра протянула еще одну фигурку, почти законченную: лиса уносила в зубах растрепанного петуха.

Сергей подошел поближе и молча рассматривал работу за работой. Нюра с тревогой следила за выражением его лица.

Погрешности, а кое-где и робость, недоверие мастера к себе бросались в глаза. Смелее, скажем, надо было повернуть всю фигуру девушки, которая рассказывала о своем секрете, несколько тяжеловатой получилась фигура подруги. Но за всеми этими недостатками виднелся острый взгляд художника, дарование.