Пятая весна

Стариков Виктор Александрович

Сергей быстро поставил в шкаф фигурку девушки, играющей в мяч. Нюра стояла у двери, сердито сверкали ее глаза.

— Ты, Нюра, не задавайся, — нравоучительно, сдерживаясь, посоветовал Федор Васильевич. — Не задавайся! Комсомолка, должна понимать. Мы для кого плиты делаем? Их электростанции ждут. Ну, не справились! Много плит требуется, где тут справиться. А фигурки эти твои подождать могут. Более важные дела есть.

— Поэтому и камнерезный цех ликвидировали? — спросил Сергей.

— Говорю, с зайцем в голове, — сердито

повторил Кузьма Прохорович.

— Пока будем только плиты делать, — упрямо настаивал на своем Федор Васильевич. — А ты, Кузьма, в чужое дело голову суешь. Будет собрание — подашь свой голос.

Технорук тихо выскользнул из комнаты.

— Не будет по-вашему, Федор Васильевич, — с вызовом произнесла Нюра.

— Эх, тоже разошлась! — бросил Федор Васильевич и, загремев связкой, с такой силой повернул ключ в замке, что он сломался. — Ты еще раз в газету напиши.

— И напишу, — сказала Нюра. — Не только в газету…

— По одежке протягиваем ножки. Мне на эти фигурки плана не дают, а за плиты я каждый день отчитываюсь. Вот и соображайте, что стране важнее — плиты или ваши фигурки?

— От нашего искусства не отмахивайся! — закричал Кузьма Прохорович. — Ты на камнерезов план требуй.

— Дадите или нет с товарищем поговорить?

— А, говори, — махнул рукой Кузьма Прохорович, — Идем, Нюра, — и он увел девушку.

Федор Васильевич сидел за столом с брезгливым выражением на лице.

Сергей молчал, готовясь к решительному разговору.

— Давайте вашу путевку, — сказал Федор Васильевич, поднимая голову.

Он взял путевку, разгладил ее ладонью, подумал и что-то размашисто написал в верхнем левом уголке и пристукнул прессом.

— Вот!..

Сергей взял путевку и прочитал: «Использовать не могу».

— Не можете или не хотите? — растерянно спросил Сергей.

— Понимайте, как вам нравится: использовать не могу.

— Много плохого услышал о вас, Федор Васильевич, — сказал Сергей, — да не всему верил. Готовился работать с вами. А теперь, убеждаюсь…

— Вы мне морали не читайте. Я их с утра до вечера слышу.

Сергей сердито запихивал путевку в бумажник.

— Что же вы меня два дня держали? Могли бы в первый вечер сказать.

— А вы не беспокойтесь, дорогу и суточные вам оплатят. — И громко позвал: — Ксения Львовна! Оформите товарищу Охлупину расчеты.

Не взглянув больше на Сергея, Федор Васильевич вышел, и за дверью прозвучали его тяжелые шаги по коридору.

«Хорош», — растерянно подумал Сергей. Неожиданный конец разговора обескуражил его.

Сергей медленно шел домой.

Нюра с подругой нагнали его и пошли рядом, продолжая свой разговор.

— Ты сама с Федором Васильевичем говорила? — спросила Нюру подруга.

— С ним разве поговоришь? А технорук еще хуже… Он мраморного дела и не понимает, впервые взялся за него.

Впереди послышалась музыка

и громкое на всю улицу пение.

— Что это? — спросила Нюра.

— Забыла? Женька замуж выходит. Ты же на свадьбу обещала придти.

— Не пойду я, Дуся, — грустно сказала Нюра. — Не идут песни в голову.

Они поровнялись с домом, где играли свадьбу. Все пять окон были раскрыты.

Слышался тяжелый топот танцующих, женский голос задорно выкрикивал:

Ты пляши, пляши, пляши, Ты пляши, не дуйся, Если жалко сапоги, Так сходи разуйся…

Подруги замедлили шаги.

Дуся жалобно попросила:

— Пойдем, Нюра. Ведь обещала…

Нюра ответила не сразу.

— Иди одна, Дуся. А я, может, потом подойду.

У себя в комнате Сергей присел к столу и стал перебирать этюды. Взгляд его упал на рябиновую ветку. Стало досадно, что надо уезжать, и обидно, что от такого ограниченного человека, как Федор Васильевич, зачахнет тут старинное камнерезное дело. И так оно уже захирело, а тут его вовсе губят.

За стеной слышались легкие шаги Нюры и поскрипывание половиц. Она что-то напевала. Пахло углями — видно, Нюра гладила. «Как и когда родился в ней художник? — думал Сергей. — Где начало ее мастерства? Не от той ли веточки, принесенной осенью домой, веточки, которую ей захотелось повторить в камне? Как сложится судьба этой девушки из маленького поселка мраморщиков? Надо бы помочь ей… Нельзя уступать Федору Васильевичу. Но что можно сделать? Вот я и сам оказался выкинутым».

— Да ты покушай, — громко сказала Варвара Михайловна дочери.

— Потом, — весело отозвалась Нюра. — Я скоренько вернусь, — ласково пропела она.

Сергей увидел Нюру на улице. Она была в шелковом пестром платье, в босоножках на высоком каблуке, волосы лежали аккуратным узлом. Лицо было веселое: «На свадьбу, — догадался Сергей. — Не выдержала».

Он крикнул в окно:

— Нюра, подождите! — и заторопился на улицу.

Нюра ждала его.

— На свадьбу?

— Обещала подруге… В школе вместе учились.

— Вы можете вернуться поздно, Нюра. А я завтра рано уеду. Хотел попрощаться.

— Уедете? Куда?

— Обратно. Не принял меня Федор Васильевич, — виновато сказал Сергей.

— Разве он может не принять?

— Выходит, что может. Я вам, Нюра, оставил адрес. Напишите, как у вас пойдут дела. Может быть, я вам и помогу чем-нибудь.

Нюра слушала, осуждающе склонив голову, решительная, упрямая складочка прорезала ее лоб.

— Вас сюда прислали камнерезами руководить, — сказала она.

— Поеду в другое место. Не одна такая артель у нас.

— Вы говорили: бороться надо, а сами уезжаете. Послали вас — должны остаться, — упрямо настаивала она.