Пятая весна
Шрифт:
У окна, в сторонке, словно с застывшим лицом, сидела Зоя.
Черкашин прислушался и понял, что разбирается проступок помощника капитана Харченко, и присел на крайнюю табуретку.
— Товарищ Харченко, — с досадой перебил Старовойтов. — Что ты все о службе… Ты вот расскажи, как тогда у тебя получилось?
Харченко переступил с ноги на ногу и кинул быстрый взгляд на Зою.
— Это тогда вечером? Все же знают, — обиженно сказал Харченко. — Ну, так… Малость выпил, конечно, немного… Вышел на берег и встретил капитана. Он мне говорит: «Не ходи на катер». Спрашиваю:
— Какие слова? — не отставал Старовойтов.
— Такие, что могу совсем с катера сойти. На другой уйду, на Байкале катеров много, а с ним плавать не буду. На следующий день и не вышел… Потом одумался, с капитаном помирился.
— И все? — настойчиво намекая на что-то, спросил Старовойтов.
Харченко неприязненно оглянулся на Старовойтова и опять кинул быстрый тревожный взгляд на Зою. Но девушка не смотрела на него.
— Еще было, — твердо, с хрипотцой выговорил Харченко, делая главное признание. — Многое сказал тогда неправильно. Зоя все это знает. Была у меня к ней обида и на капитана подозрение. Ну, знаете, — он обвел всех виноватыми, страдающими глазами. — Ревность горела… Вот и сказал. А повторять здесь не буду, — решительно добавил он. — Перед Зоей я извинился. Правда, Зоя? — с мольбой спросил он.
Но Зоя сидела у окна все с тем же горько-безучастным выражением, только губы у нее побледнели.
— Эх, Гриша, душа морская, — иронически сказал кто-то.
Харченко молча посмотрел в ту сторону.
— А ты знаешь, что Барышева уходит от нас? — гулко раздался в тишине вопрос Старовойтова.
— Знаю, — мрачно подтвердил Харченко.
— Знаю, знаю, — высоким голосом, раздосадованно заговорил Старовойтов. — На собраниях тебя не остановишь, а сегодня язык присох.
— Присох, — согласился, все больше мрачнея, Харченко.
Некоторое время в комнате было тихо.
— Натворил, — посочувствовал Старовойтов.
— Натворил, — покорно признался Харченко.
— Вопросы есть? — вяло спросил Старовойтов и, не получив ответа, разрешил Харченко сесть.
Помощник капитана катера «Быстрый» сел у всех на виду, сбоку председательского стола, и вытер крупные бисеринки пота, выступившие на лбу и висках.
— Кто хочет слова? — спросил Старовойтов и постучал карандашом, приглашая первого оратора.
Выступило несколько человек.
Харченко сидел выпрямившись, подняв голову, встречая в лицо резкие упреки товарищей. Эта смелость понравилась Черкашину.
Василий Иванович заметил вопросительный взгляд Старовойтова и прошел к председательскому столу.
— Вам всем повезло, — громко сказал Черкашин. — Да, вам повезло. Вы на Байкале намечаете новые берега славного моря. Увлекательная, завидная работа! Сколько вам лет? — вдруг спросил он Харченко.
Но Харченко не понял вопроса и растерянно смотрел на начальника партии.
— Возраст! Сколько лет?
— А! Двадцать три…
Черкашин помолчал, что-то припоминая.
— Я почти вдвое старше, комсомолец Харченко, — сказал Черкашин. — В двадцать три года
По комнате прошел ветерок волнения. Зоя подняла голову.
— Так шла юность многих людей моего поколения, — продолжал Черкашин. — Она шла в финских снегах, в сорок первом году мы снова дрались с фашистами. Нам есть чем гордиться. Наша юность началась в борьбе, и мы остаемся бойцами. А вы, Харченко, плохо начинаете свой путь. Дезертиром! Такому помощнику капитана нельзя доверять судно, экипаж. Ведь это морская служба, боевая! Плохой вы пока моряк!..
Не взглянув на Харченко, Черкашин вернулся на свое место.
Старовойтов мрачно посмотрел на всех и сказал:
— Было одно предложение: объявить строгий выговор комсомольцу Григорию Харченко.
Собрание проголосовало.
Харченко сидел опустив голову.
— Старовойтов! — позвал Черкашин. — Вы мне нужны. И вы, Зоя.
Они прошли в комнату Черкашина. Следом вошел и Харченко. Он не смотрел на Зою, и она избегала встретиться взглядом с ним.
— Значит, на берег? — медленно и тяжело спросил Харченко, как о деле решенном.
— Нет, пойдете плавать, — сухо ответил Черкашин. — Мотористом на лодке. Распоряжение отдано. Утром выходите.
Харченко только криво усмехнулся, не сказал ни слова и медленно направился к выходу.
Некоторое время все тягостно молчали, только Старовойтов тяжело и сочувственно вздохнул, и Зоя кинула на него быстрый виноватый взгляд.
— Сережа, — сказал Черкашин, — надо сделать съемку Тюленьего камня. В два дня управитесь и тогда сдадим этот участок. Выезжайте утром катером. — Он повернулся и посмотрел на Зою. Она отвела глаза. — Для вас имеются три места, выбирайте, срок выезда назначайте сами. Предупредите Старовойтова, если завтра не поедете на Тюлений камень.
Девушка согласно кивнула головой.
— Не слишком мы сурово наказали? — спросил Старовойтов.
Зоя внимательно слушала.
— Нет, — решительно подтвердил Черкашин. — У него нет понятия долга. За такие ошибки дорого платят.
Старовойтов и Зоя поднялись вместе, но у двери Зоя остановилась.
— Теперь вы все знаете, — сказала она. — Вот почему я уезжаю.
— Вам тяжело?
— Обидно. И потом… — Она помолчала… — я немного сама виновата. Ведь он же не пьет, разве немного с товарищами. А накануне мы поссорились, он и напился где-то в одиночку.
Черкашин помолчал.
— Правильно ли ваше решение? — мягко спросил он. — На пути любви бывает много испытаний. Но в том и сила ее — в доверии и способности понять сильные и слабые стороны любимого человека, в способности помочь ему в трудных обстоятельствах. Без этого нет любви — это мое убеждение. Легко толкнуть падающего, во много раз труднее помочь ему удержаться. И уж нельзя оставлять в беде того, кого любишь.
— Но вы сняли его с катера.
— Разве я толкнул? Я хочу проверить его силу. Верю в Харченко: он крепкий. На катер вернется другим и будет отличным моряком.