Пятая весна
Шрифт:
— Вот и попрощался, Машенька, с тайгой, — не удержался Афанасий Семенович от шутки, обнимая за худенькие плечи жену.
— Попрощался? — Марья Васильевна не могла так: легко отнестись к тому, что было. — Как ты можешь шутить?
— Да ведь это уже прошлое… Вот я и снова дома.
Марья Васильевна только покачала головой.
В доме пахло пирогами, а в столовой на накрытом столе Афанасий Семенович увидел бутылку вина, фрукты.
На пороге своей комнаты Афанасий Семенович остановился и с удивлением посмотрел на связки книг.
—
— Ты же просил отобрать книги, которые обязательно надо взять. Вот и приготовила.
— Ах да, забыл, забыл…
И пошел во двор умываться. Он так мечтал о том, что дома первым делом умоется у колодца.
— А где наши ветрогоны?
— Где они могут быть? На реке или в тайге.
— Это хорошо, очень хорошо. Пусть бегают… А осень-то началась какая. Чудо! У кедров, говорят, ветки от шишек ломаются.
Потом Афанасий Семенович долго сидел один в своей комнате. Марья Васильевна, повеселевшая и помолодевшая, заглянула в комнату. Муж, положив руки на подлокотники кресла, о чем-то задумался.
Прибежали сыновья — старший, Валентин, двенадцати лет, и младший, восьмилетний Геня. Послышались веселые восклицания, смех, шум. И громче всех звучал голос Афанасия Семеновича.
Марья Васильевна заглянула в комнату и застала всех за горячим спором.
— Позволь, позволь, — говорил Афанасий Семенович старшему сыну, рассматривая его самодельный детекторный приемник, смонтированный на куске фанеры. — В доме имеются трансляционная точка, радиоприемник… А зачем же этот нужен? Ведь это вчерашняя техника. Такие и в деревнях теперь не найдешь.
— А вот пойдем в лес, захочется радио послушать… Антенну закинул, заземление сделал, и можно радио слушать.
— Он спать ляжет, наушники наденет и слушает, — вставил младший Геня, с завистью смотревший на приемник брата. — Мама даже ругается.
— Обширная область применения, — сказал, любуясь ребятами, Афанасий Семенович. — Все же, брат, это — вчерашняя техника.
— У нас в лагере все слушать приходили. Сколько мы их наделали… На всех деревьях антенны висели.
Обедали на застекленной веранде, с которой открывался вид на скалистый берег Ваграна и на лесистый увал. Марья Васильевна с тревогой смотрела на мужа. Он был молчалив и рассеян за столом.
— Пойду вздремну, — сказал Афанасий Семенович после обеда. — Приучили меня к режиму в палате.
В течение дня непрерывно раздавались телефонные звонки. Сослуживцы, друзья и знакомые поздравляли доктора с возвращением домой и интересовались здоровьем.
Марья Васильевна подходила к телефону и всем говорила, что Афанасий Семенович спит и просила позвонить позднее. Но, заглянув в спальню, она увидела, что муж лежит с открытыми тревожными глазами. Что-то беспокоило его.
Раздался стук в окно. Марья Васильевна выглянула и увидела старика с черной в колечках бородой.
— Дома ли хозяин?
Афанасий Семенович, услышав голос гостя, вышел:
— Арсений Кузьмич, — обрадовался
У порога Арсений Кузьмич взял веник, которым сметали мусор с крыльца, и начал старательно обмахивать сапоги.
— Да входи, входи, — смеясь, приглашал доктор таежника.
— Слышал о беде с супругом вашим, — сказал Арсений Кузьмич, обращаясь к Марье Васильевне. — Уж не пеняйте. От нас тогда Афанасии Семенович поехал. Как в тайге-то его нашли?
— Довольно, довольно, Арсений Кузьмич, — вмешался Афанасий Семенович. — Скажи, как твои живут? Что с дочерью?
— Поправилась… А я ведь в дорогу тронулся, Афанасий Семенович. Попрощаться пришел, как рассказывали вы, что уезжаете. Может, правда, больше не увидимся, а ведь пятнадцать годов, как один день, рядом прожили.
— Прощаться? — спросил Афанасий Семенович, тревожно оглядываясь на жену. — А куда же сам?
— Ухожу с насиженного гнезда. Сыновья уговорили, да в тот раз и вы советовали. Подумал-подумал — не проживу одни. Старухи нет, сыновья ради меня в лесу держались. Зачем, думаю, им жизнь портить. Вот и решил пойти разведчиком. В Калье жить будем. Я и дом наш смотрел. Ничего, хороший дом. А это сыновья меня к вам послали. Просили и от них пути вам хорошего пожелать.
— Спасибо, спасибо, — растроганно проговорил Афанасий Семенович, опять оглядываясь на жену.
Когда Арсений Кузьмич, несмотря на уговоры остаться переночевать, ушел, Афанасий Семенович задумчиво сказал:
— Хороший старик. Вот пошел пешком в Калью… А знаешь, сколько ему лет? Около восьмидесяти, а в бороде седого волоска не бывало. И семья у него хорошая, здоровьем в него, крепкая. В тайге первый охотник. Не легко ему от тайги оторваться.
Доктор вздохнул и, помолчав, сказал:
— Машенька, нам необходимо поговорить…
Но поговорить им не дали. Зашел Константин Сергеевич, тот, который подобрал доктора в тайге, потом сослуживцы по больнице, соседи.
Расходились гости поздно.
Афанасий Семенович постоял на крыльце, проводил всех гостей и вернулся в комнату.
Марья Васильевна убирала со стола посуду.
— Как хорошо дома! — сказал Афанасий Семенович жене, заглядывая в ее глаза, весь день с молчаливой тревогой следившие за ним. — Как вы тут жили? Расскажи. Пойдем, посидим.
Он помог жене надеть шерстяную кофточку. Они вышли на улицу. Афанасий Семенович положил ковер на верхней ступеньке крыльца, и они сели рядом. Так они часто проводили летние и осенние вечера.
Сияли крупные звезды. Слева светили огни города, поднимавшиеся все выше и выше, почти к холодно блестевшим звездам. От леса тянуло сыростью и прелью — запахом близкой осени. Со станции доносились гудки паровозов и звонкие перестуки проходивших поездов.
— Я много думал о нашей жизни, Машенька. О нашем переезде. Мне кажется, что мы поторопились с решением, — и Афанасий Семенович облегченно вздохнул, словно был рад, что сказал главное.