Пятьдесят девственниц
Шрифт:
Жрец долго говорил о бедах, которые для мужей от разрыва плевы, да и от самой крови при том выделяемой происходить могут, поминал каких-то древних героев, зачитывал цитаты. Сказал, что, вот, когда в граде сем порешили лет триста назад передать столь опасное дело в ведение жрецов, так стали многих из них с пробитой головой на ночных улицах находить, а то и вовсе — вниз по течению реки, в раздувшемся, трупном виде.
Потом, когда от обычая сего отказались, угодил город под вражескую пяту и вынужден был целых пять лет выплачивать немалые дани. Избавившись же от напасти, возложили обязанность
В конце же вознес жрец хвалу камню, который, дескать, Бога Отца собой овеществляет и град от немалых бед уже почти сотню лет оберегает. Я же со своей стороны со всем разумением возразил, что даже такой беспросветный дурак, как он — жрец, может нагородить очень немало всяких исторических совпадений, дабы под свой дурацкий обычай оправдание найти.
Тут возник среди зрителей громкий шум, но верховный жрец, мановением руки заставив присутствующих замолчать, хоть и побагровело от гнева безбородое лицо его, продолжил свои речи.
Со всей страстностью обрушился он на веру нашу, говоря, про меж всего, что величайшей глупостью на свете являться должна, с точки зрения любого просвещенного мужа, религия таковая, в которой люди не просто в Богов веруют, а еще и сами решают, какой из них Добрый, какой — нет, и в какового следует веровать, а какой не существует.
Так, издеваясь над истинной верой нашей, подвел он и к тому, что, дескать, не мне — подверженному столь нелепым суевериям, рассуждать о таком освященном многими летами обычае, как принесение девства в жертву Богу Отцу.
Нет, признаюсь, никогда не был я человеком особенно усердным в вере, да и Совет Духовный к через чур суровой каре меня приговорил, но глумление этого варвара над тем, что многие и многие, не только авторитеты Церкви, но и мужи мудрейшие испокон веков почитали, весьма меня озлило.
Тут же возразил я, что где бы были Боги, кабы не мы — люди в них верили, да и кто бы о Них узнал, если б не писали мы священных книг подобных Кадастру. И что это вообще за захолустный такой божок, что о нем с таким его обычаем в Кадастре даже примечания не упоминают. И что может оный жрец засунуть холодный камень себе куда хочет, коль мертвая эта материя так ему дорога, а не портит им то, что нам, мужчинам, на радость каждой девице с рождения Богами подарено, и то, чем еще не так уж просто овладеть. И что я, несмотря на святость мою, уж лучше сам лишил бы невинности всех местных дев-единовериц, чем обрек их на подобное бездушное надругание.
Тут жрец возопил, что я безбожник и святотацец. Я же, поддавшись гневу, — что камень у него вместо головы, из чего явствует, что матушка его зачала от камня, и, еще не известно в какое именно место камень ей вошел и откуда он, жрец этот, народился.
Началась после того на ипподроме немалая смута. Многое количество жрецов бросилось с явным желанием меня побить, и, хвала Добрым Богам, единоверцам моим удалось прорвать заслоны стражников и бросились они, потрясая кулаками, на мою защиту.
113
Вспыхнула
— Убили! Убили! Ах, бедная сестра, на кого же ты нас оставила! — так причитал Маленький Крикун, а местные жители, хоть и поддавшиеся недавно гневу, но бывшие вовсе не кровожадными по природе свой, разом устыдившись сотворенного бесстыдства в смущении отступили.
Я же со всей поспешностью бросился в центр образовавшегося круга и, признаюсь, слезы сами собой брызнули из моих глаз — милая рыжеволосая спутница, мой верный, горячо любимый товарищ распростерлась бездыханно на пыльных камнях, которыми было вымощено место сие.
— Ах, Денра! Денра! На кого же ты меня покинула? — упав на колени обнял я беспомощное тело. И такова была моя скорбь, что многие вокруг прослезились.
— Бес, скорее сделай что-нибудь. Не смогу же я долго притворяться мертвой, — шепнула мне тут прямо в ухо Быстрые Глазки. Несколько оторопев от такого бессовестного обмана, я на некоторое время задумался и, наконец, отличная мысль пришла мне в голову.
— О, славные Добрые Боги! — оставив якобы бездыханное тело поднялся я на ноги и устремил лицо свое к небесам. — Никогда не требовал я от вас никаких чудес. Сделайте же единое — верните же мне возлюбленную сестру мою Денру. Никаких иных чудес я, старец Светоч, от вас до скончания веков не попрошу.
Тут же засветил я жезл свой и направил на сообщницу яркий луч, а та приподнялась, будто приходя в себя от долгого сна.
— Ой, — протирая глаза сказала Быстрые Глазки. — Что тут произошло?
Немалое среди собравшихся наступило изумление, царь же с царицей начали тут же совещаться и, наконец, поднялся на ноги правитель земель сих.
— Не гоже творить тут бесчинства, пытаясь разобраться в вопросах, которые вопросами веры являются, а значит — не от людей же, а от Богов, — принес он свой приговор. — Старец, сей же час сказал, что готов сам своим единоверицам плеву порвать, ибо к нашему камню вера им идти не позволяет. Пусть же верующие в Кадастр так со своими девами и поступают. Это и страну нашу от опасных плев избавит и их, в веровании не ущемит.
Признали тут многие весьма мудрым решение таковое и даже жрецы, при всем своем недовольстве мною, с исходом таким согласились. Я же в окружении ликующих единоверцев отпущен был восвояси.
Немалая случилась, однако, среди верующих в Кадастр после того смута. Четверо из них тут же, по возвращению с ипподрома, приступили ко мне, держа за руки дочерей своих, и, среди прочих отец той девицы, что получила из моих рук Кадастр на недавней проповеди. Слезно умоляли они скорее исполнить приказанное царем, дабы и чада их остались в вере чисты, и они в налогах, по причине дочернего девства, как то доныне в стране сей было, не ущемлялись. Еще пара иноверцев пришло со своими дочками, коих в моей праведности Денрино воскрешение убедило.