Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
Шрифт:
Вступив в канал, мы шли малым ходом (5 узлов). При полнейшей тишине и напряженном внимании рулевые следили за лоцманом, стоявшим на банкетке мостика и слабым движением одного пальца указывавшим рулевым, куда держать. Резкие уклоны руля при незначительной ширине канала (местами не более трехсот футов) могли бы каждую минуту привести к катастрофе; достаточно вильнуть рулем, и нос сейчас же врежется в песчаный берег, и клипер, ставши поперек канала, надолго остановит движение судов на этом тракте между Европой и Востоком.
Южная половина канала до Горько-соленого озера проходит среди песчаной пустыни, и здесь берега канала часто осыпаются, несмотря на посаженный на склонах кустарник. Северная половина канала проходит по низкой болотистой почве с частыми дамбами и плотинами. На берегу Горького озера, оживляемого
В Измаилии на ночь мы стали на якорь. Наутро снялись, и весь второй день мы шли каналом.
Наступал вечер. Солнце медленно садилось в воды Горького озера. По обе стороны канала на бесконечном просторе горизонта тянется желтая песчаная пустыня, прорезанная отдаленными цепями таких же безжизненных гор, принимавших теперь кирпичнокрасный оттенок. Это суровое, чисто библейское величие пустыни здесь на каждом шагу напоминает страницы Ветхого завета: вдали на горизонте виднеются караваны верблюдов; с изогнутыми шеями тянутся друг за другом длинною цепью, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Возле каждого верблюда шагает человек в длинном бурнусе и в чалме на голове. И желто-красный фон пустыни, и самая картина точно вышли из Библии; вид этой мертвой библейской пустыни надолго сохраняется в памяти. Иногда кажется, что видишь сон из своего далекого прошлого, как бы пережитого в прежней жизни доисторической эры. Или, может быть, это рефлекс давнишних уроков Ветхого завета из раннего детства.
К вечеру пришли в Порт-Саид. Это новый городок, выросший на песчаном берегу Средиземного моря со времени прорытия Суэцкого канала. Здесь имеется несколько угольных складов, 5–6 гостиниц, десятка 3 магазинов, консульские и банковые конторы. С рассветом на другой день клипер приступил к погрузке угля; для этой работы нанимается обыкновенно артель негров, привыкших к жаре, так как судовые команды не в состоянии работать под палящими лучами египетского солнца в июне-месяце. Здесь мы охотно покупали местные колониальные предметы: кофе, египетские папиросы, финики, кокосы и страусовые перья. Последние были привезены на клипер типичными ветхозаветными евреями в белых национальных длинных балахонах с пейсами и бородами, как их изображают на библейских картинах.
После погрузки угля клипер здесь стоял недолго; вымылся весь от клотика до трюма, вымыли команду, устроив ей на палубе баню (парусинная палатка с проведенной водой, накаченной судовыми помпами). Отмытый от угольной пыли, тщательно подкрашенный, с выправленным рангоутом, клипер наш рано утром 15-го июня вышел в море для следования в Неаполь.
В море мы имели прекрасную погоду, дул слабый ветерок от NO и приятно освежал вахтенных на мостике. Несмотря на июнь и близость африканского берега, мы, притерпевшись к тропической жаре, чувствовали себя теперь здесь вполне удовлетворительно и даже, выходя на ночные вахты, одевали суконные тужурки. Обойдя далеким кругом Нильскую дельту с ее мелководным плесом (у Дамиетты и Александрии), мы легли на NW — южную оконечность острова Кандии. Клипер легко бежал по гладкой поверхности моря, делая 11 узлов под тремя котлами, и нес косые паруса. Матросы босиком, в белых рубашках копошились группами на палубе, «наводя чистоту», за которую принялся усердно наш Петр Иванович, чтобы прийти в кокетливом виде в Неаполь, где, как мы узнали от русского консула в Порт-Саиде, находились наши фрегаты «Светлана» и «Генерал-Адмирал». Качки не было вовсе. На палубе — полная тишина, нарушаемая изредка слабым шумом гребного винта. Из открытого офицерского люка доносились звуки мелодий импровизирующего Маленького. К вечеру ощущался приятный освежающий холодок, и по ночам мы крепко спали, не страдая больше истомляющей бессонницей тропических ночей.
На пятый день плавания,
Выходя из пролива на север в Тирренское море, клипер дал полный ход, чтобы справиться с быстрым течением, и круто повернул в узких воротах между двумя мифологическими мысами Сциллой и Харибдой, приобретшими еще с древних времен дурную славу: здесь парусные суда древних мореплавателей, не справившись с крутыми водоворотами, нередко выбрасывались на берег и терпели крушения.
К вечеру мы вошли в Тирренское море и взяли курс на остров Капри, направляясь в Неаполь. После полуночи открылся слева по курсу оригинальный остров — вулкан Стромболи, торчащий из воды усеченным конусом наподобие турецкой фески; его верхушка на фоне темного звездного неба горела красным огнем, а по крутому склону вулкана ползла темно-красной широкой лентой полоса тлеющей лавы, спускавшейся в море. На обратной стороне того же острова светились огоньки мирно дремавшей рыбацкой деревни.
Рано утром 21 июня, пройдя остров Капри, окутанный предрассветным туманом, клипер входил в Неаполитанский залив. Перед восходом солнца звезды медленно гасли на бледнеющем уже небе, а вода залива, пока еще темно-синяя, постепенно принимала ярко-лазурный отлив. По берегам обширной бухты живописно раскинулись слева направо спавшие еще города: Неаполь, Портичи, Разина, Помпея, Кастелламмаре, Сорренто. Над ними поднимался к небу величественный Везувий; из его кратера тихо струился белый дымок и прозрачною лентою плыл по темному небу под дуновением утреннего бриза. Восходящее солнце, скрытое еще окрестными горами, освещало уже верхушку кратера, а затем мало-помалу выходили из мрака склоны вулкана с зеленеющими виноградниками, облитыми лучами утреннего солнца. Клипер полным ходом бежал по рейду, приближаясь к порту.
С берега доносился уже слабый отдаленный гул просыпающегося города, точно жужжание пчелинного роя. Стоя на палубе с биноклями в руках, мы любовались этой картиной Неаполитанского утра, и тут невольно стала понятною поговорка «Vedi Napoli е poi mori». Подойдя ближе к берегу, мы разглядели «Светлану» и «Генерал-Адмирала», стоявших за молом военного порта. Вскоре затем мы отдали якорь вблизи наших судов. В 8 час. утра с подъемом флага клипер отсалютовал итальянской нации 21 выстрелом. Вмиг нас окружили шлюпки с музыкантами, певцами и торговцами раковинами, кораллами, камэ, сигарами, фруктами и проч. В то же время, когда вокруг нашего борта разносились по рейду звучные серенады и неаполитанские песни, в кают-компании мы приветливо встречали наших и итальянских офицеров, делившихся с нами новостями из Европы и России, от которых мы отстали на два месяца, не имея газет с ухода из Сингапура.
Внутренняя политика России представилась нам смутной и мрачной: цареубийство 1-го марта, процесс Желябова и К°, казни революционеров, Барановский террор в Петербурге, аресты многих офицеров, новые покушения на сановников — и все в этом роде заставило почти всех нас, не связанных семьею, искренно пожалеть о том, что приходится возвращаться в несчастное отечество вместо того, чтобы остаться в Тихом океане с его разнообразною и беззаботною жизнью свободного моряка.
После завтрака я поехал на «Светлану» и раздал своим товарищам японские подарки. Почти вся кают-компания была хорошо мне знакома; там было весело, многолюдно и шумно. На «Светлане» плавал Гвардейский экипаж с моими товарищами: лейтенантами В. Юнгом и Голиковым (убит, командуя «Потемкиным», во время матросского бунта в Черном море в 1905 г.), Эбелингом, Эшапаром, князем Щербатовым и Игнациусом (погиб в Цусимском сражении, командуя броненосцем «Суворов»). «Светланой» командовал хорошо известный в то время парусник-виртуоз П.П. Новосильский; старшим офицером был Н.И. Скрыдлов (впоследствии вице-адмирал, умер в 1919 г. от голода в Петербурге во время большевистского террора).