Пятеро на леднике
Шрифт:
«Олюшка! Я начал настоящую жизнь! Как сон вспоминаю новогодний вечер в подъезде, когда мы первый раз поцеловались!.. От тебя пахло морозом и мандаринами. Здесь, в этой суровой горной стране, так радостно вспоминать твой нежный запах…»
Вдохновившись, он поднялся и решил, что стиль не тот, что надо мужественнее, проще, например, так:
«Местечко здесь клевое. Дождь типа муссон заливает паршивый аэродром… В мокрой мгле вижу лишь твое овально-прекрасное лицо…»
Когда он появился под навесом, игроки не повернулись в его сторону, только пухлый попросил:
— Ложи этот
Выбредая под дождь, Кирилл подумал: «Да, кремневые мужики, таежной закалки».
Третий мешок он взял рывком, по-борцовски, а чтобы не рухнуть, продолжал слагать письмо Оле:
«Больших дел пока нет, они впереди. Пока черновая работа».
Войдя под навес почти без сознания, чувствуя, как точно от горчицы жжет в носу, он едва не уронил мешок на рыжеусого. Когда мешок жирно плюхнулся у того за спиной, рыжеусый приподнял зад и сказал, глядя в карты:
— Подвигай ближе, я на него присяду.
Кирилл подкатил мешок, и рыжеусый сел на него, вытянув худые ноги в резиновых сапогах.
Кирилл стащил с себя мокрую штормовку, сумку и в одной ковбойке вышел из-под навеса; горячие струи текли по спине, тошнота подкатывала к горлу.
Поднимая четвертый мешок, он упал. Мешок, будто живой, навалился на него шершавой осклизлой тканью. Кирилл всхлипнул, прижимая пылающее лицо к холодному животу мешка… затем поднялся, утерся, испуганно огляделся. Из тайги ползли дымные клочья тумана.
…С шестым мешком он уже по-настоящему боролся. Волок два-три метра, садился рядом, подпирал плечом, шептал бессмысленные ругательства… Вставал и снова тащил мешок по грязи, держа его за углы, будто за упругие чудовищные уши…
Когда, перемазанный грязью и мучной слизью, он приволок мешок под навес, игроки уже бросили карты и задумчиво покуривали.
— Все, ребята! — загнанно дыша, объявил Кирилл и сел, точно подрубленный. — Малость размялся.
— Слышь, друг, — сказал рыжеусый приветливо. — А ведь я тебя проиграл.
— То есть как? — спросил Кирилл и улыбнулся. — Меня?
— Тебя. Проиграл вот ему. Пусто-одному. — Рыжеусый показал головой на своего напарника.
Только теперь Кирилл заметил, что Пусто-один смотрит на него единственным черным глазом из-под шапки четко и просто, как смотрит винтовочное дуло.
— Забавно вообще-то, то есть как это проиграл? — засмеялся Кирилл и зачем-то суетливо стал двигать мешок.
Пусто-один встал, не сводя с него единственного глаза.
— Пойдем, — сказал он деловито. — Пойдем в лесок, я тебя отправлю.
— Куда? — спросил Кирилл, не отпуская мешок, точно в нем было его спасение.
— К старику, на небо, — пояснил Пусто-один.
— Да вы что, мужики? — шутливо сказал, и вдруг руки его ослабли, вместе, с мешком он стал оседать на землю. Красные кляксы соленой крови часто закапали на мокрые руки из носа. Вид собственной крови испугал его как в детстве, когда хотелось зареветь и бежать к маме…
…Очнулся он уже на земле. Он лежал на спине, под головой была подсунута его собственная полевая сумка. Рядом на корточках сидел Пусто-один и с любопытством смотрел черным глазом. Рыжеусый бежал к навесу от деревянного домика на краю аэродрома под сплошной пеленой
— Обморок? — спросила она и потрогала его холодный лоб узкой теплой ладонью.
Он попытался сесть, она удержала его, сжала грязную ладонь у запястья и стала считать пульс… Пусто-один с напарником озабоченно переглянулись; откуда-то появилась зеленая бутылка и граненый стаканчик.
— Ерунда, ничего страшного, — небрежно пробормотал Кирилл.
— У мальчика истощение, — тихо сказала девушка, обращаясь к Пусто-одному, будто к отцу Кирилла.
Озабоченно моргая черным глазом, Пусто-один наполнил стаканчик и протянул Кириллу.
Кирилл выпил, и Пусто-один сразу черным пальцем вдавил ему в рот конфету-подушечку, облепленную табачной крошкой.
— Вы похожи на японку, — повернувшись к девушке, пробормотал Кирилл слабым голосом. — Как вас зовут?
— Жанна, — ответила она, принимая стаканчик из рук Пусто-одного. — Но я якутка.
Пусто-один и рыжеусый тоже выпили.
— Прошу вас, садитесь, пожалуйста, — предложил Кирилл, указывая на мешки. — У меня есть пачка печенья.
Он достал из сумки печенье и протянул Жанне; она взяла, мило кивнула и улыбнулась в знак благодарности, и, боже, какие ямочки появились у нее на щеках! Они сидели на мешках и ели печенье из пачки, которую Жанна держала наготове, а дождь хлестал со всех четырех сторон навеса. Мокрая пыль обдавала их, и мелкие капельки блестели на ее сросшихся черных бровях.
— Да, грандиозный ливень, — вдруг пробасил рыжеусый. — А как там Москва, коллега?
— Вы бывали в Москве? — спросил Кирилл и сразу почувствовал неуместность вопроса.
— Бывал ли я в Москве? — высокомерно переспросил рыжеусый. — Я родился на Молчановке. А учился на Пироговке, если вам будет угодно! Я в любую секунду могу посетить столицу!
Он обиженно встал и прошелся под навесом в своих большущих резиновых сапогах, шагая точно журавль, по-донкихотски вздернув голову с рыжим пухом на затылке.
— Арсений, не заводись с полуоборота, — проворчал Пусто-один. — Зачем тебе столица? Вот мне надо в Европу!
— В любую секунду! — повторил Арсений, протягивая длинную руку под дождь. — Но я плевал!
— Арсюша, сядь… — вдруг приказала Жанна.
Тот покорно сел.
— Кузнецова тебя возьмет в свой отряд, — вздохнул Пусто-один. — Меня — шиш, а тебя возьмет.
— Кузнецовой я рыть шурфы не буду! — гордо сказал Арсений. — Она серая дура и полный нуль в науке!
Ничего не понимая в этом странном разговоре, Кирилл исподтишка разглядывал прекрасную Жанну и отчаянно думал: «Но Оля, Оля! Я еще не разлюбил ее, а уже полюбил Жанну. Как это может быть?»