Пятиэтажная Россия
Шрифт:
Радуют гламурные, магазинные страхи. Наконец, можно получить простое чистое удовольствие от переживания чувства страха как такового.
Об этом древнем наслаждении писал спортивный журналист Дуги Бримсон, сделавший себе имя на книжке о драках футбольных фанатов:
«Приятный момент — страх пополам с экстазом. Предвкушение драки. Адреналин начинает бурлить. Будто врубился в розетку. Дыхание — короткими уверенными толчками, и желудок проталкивается к горлу. Как это называется… экстрим? Сказочное ощущение. Магическое, не похожее ни на что земное».
Находить сладость в простом физическом переживании опасной ситуации — это очень модно сейчас в кругах молодых российских успешников. Рождена даже теория — рабочий стресс снимается адреналиновой
Тиньков — человек, любящий риск. Одно время рабочий его кабинет украшал прозрачный рентгеновский снимок сломанной (кажется) ключицы — снимок висел над столом в качестве иллюстрации спортсменского ухарства.
Он говорил про особый химизм, дающий возможность переживать страх как восторг. В грубом приближении суждения Тинькова выглядят следующим образом — средиземноморец и алеут не похожи друг на друга во хмелю. И дело вовсе не в разном психотипе, а в биохимии — никакими личностными качествами не восполнишь недостаток алкогольдегидрогеназы. Точно так же есть биологический тип людей, переживающих страх как невероятно сладостное ощущение предельной собранности, могущества, радостного предвкушения и прочее. Эти люди достигают определенных успехов в бизнесе (хотя необязательно им занимаются), потому что готовность к риску — важная часть делового усилия. Тип этот достаточно редкий, но моду задает именно он, на горе прочим модникам. В пример Олег Юрьевич привел себя и одного из успешных топ-менеджеров компании. Топ-менеджер — умный, талантливый, образованный работник. Но в периоды кризисов компании г-н Тиньков чувствует себя лучше, чем когда-либо, а топ-менеджер, благородно преодолевая свой страх, лысеет, бледнеет, худеет и держится из последних сил. Если при этом, движимый модой, он захочет снять свой стресс прыжком, скажем, с парашютом — что ж поделаешь. Пусть прыгает. Вероятнее всего, что этот могучий человек даже найдет в прыжке удовольствие. Он в очередной раз победит себя.
Я так и вижу этого парашютиста, оскаленного от ужасного удовольствия. Гримасы наслаждения и страха похожи друг на друга, а вот гримасы довольства совсем другие — умиление, любование, гордая скрываемая улыбка, сюсюканье с одушевляемыми предметами («купила сумочку», «а не выпить ли нам беленькой…»).
Правильно получать удовольствие — целая наука, и дома экстремала-мученика встретит супруга, эту науку прошедшая более успешно. Она наверняка вовлечена во все тонкости маркетинга боязни и знает радости избавления от страха путем правильной покупки. Без укола страха не продается ни один товар; так что молодая потребительница получает прививку легкого ужаса и тихого довольства при каждой товарной сделке.
Магазинные страхи не искусственные, а игрушечные. Это заводные и электрические, лакированные модели подлинных, «взрослых» страхов — о которых думать категорически запрещено. Бояться надо не старости, а плохого крема от морщин, не сорокалетия, развода и одиночества, а обсыпного эклера и поддельного «Мартини».
Вот и славненько. Мы живем в уютном мире. Нам щекочут нервы. Мы умеем преодолевать страх, прыгая с парашютом. Благоустроенное общество заменяет настоящие страхи искусственными, чтобы с их помощью удовлетворить естественные потребности в страшении и угрожении. Все правильно написала? Написала ерунду, пустые слова. Нас обманывают. Не верьте — страх и удовольствие полярно противоположны друг другу. Вся эта щекотка нервов — даже не имитация страха, даже не игра.
Это дощатый павильон, луна-парковая «комната с привидениями», поставленная надо рвом с крокодилами. Когда вам, наконец, станет действительно страшно, вы поймете, что это такое. Какое это удовольствие.
Но если так и не поймете, беды не
Чужие
Межсословные браки — семейные баталии
Девушка печалится, спрашивает совета: за кого ей выходить замуж.
«Есть у меня бой-френд, и я его очень люблю, — рассказывает она старшим своим подругам, — но со временем мне с ним стало тяжеловато. Пожалуй, скучно. Он другой. Он кончил ПТУ. У нас разный взгляд на вещи. И есть у меня друг детства, с которым мы абсолютно понимаем друг друга. Семья его родителей принадлежит к тому же кругу, что и моя семья, мы закончили один институт, оба планируем продолжить образование за границей. У нас общий бэкграунд. Как мужчина он меня не волнует, но волнует как собеседник. А то ведь мой бой-френд уверен, что бэкграунд — это собачья порода. Есть альпийский бладхаунд, а есть московский бэкграунд».
Тут же раздается хор голосов: «Разумеется, за друга детства!», «Только не мезальянс!», «Межсословные браки разрушают личность», «Помилуй, что ты будешь делать со своим ПТУшником через пару лет — он никогда не простит тебе твоего превосходства!», «Подумай о его родителях, что там за мама и папа! А ты из интеллигентной семьи. А если общие дети? О! О! О!»
«Наверное, — говорит печальная девушка, — я не до конца прояснила ситуацию. Мой бой-френд очень хороший, у него свой бизнес, много денег. Только он не очень-то хочет жениться немедленно и совсем не хочет меня ждать, если я поеду учиться куда-нибудь в Европу. Он просто не понимает, зачем мне еще учиться. А у моего друга детства денег куда как поменьше, и зеркальная ситуация — он несколько лет уже встречается с девушкой-мажоркой из Высшей школы экономики. Она живет в загородном доме в Жуковке, и ее родители не пускают моего приятеля на порог. Вот мы с ним и подумали: может быть, лучший цемент для брака общее детство и одинаковые возможности?»
Тональность хора меняется: «Знаешь, „другой“ часто дает новую энергию, свежую кровь», «Жить со „своим“ человеком — все равно как жить с самой собой, ничего не получая и не отдавая. Тоскливо…», «Пожалуй ты, как интеллигентная девушка, вполне могла бы пережить некоторую ограниченность партнера», «А как сейчас определяется грань между своим сословием и чужим?»
Действительно, как?
Вот возлюбленный нашей вдумчивой девушки, даром что окончил ПТУ (и, значит, человек «простой»), но сделался вполне себе буржуем, а родители девицы (хотя и интеллигенты) тоже сумели что-то заработать, и принадлежат, вероятно, к средним кругам мелкой буржуазии — раз уж могут оплатить дочкино ученье в Сорбонне. Значит, один круг, одно сословие? Один альпийский бэкграунд?
Но что же тогда делать с пр. и интел. — главными определениями социальной розни в стране? Так всегда формулируют в брачных объявлениях: «Я простой человек и хочу познакомиться с пр. девушкой». Или: «Только интел. мужчина с в/о». Я уж писала об этом, писала, да как не повториться, когда настолько в тему? Когда общество само себя делит только по этим двум признакам? Никто же не сообщает в своем объявленьице: «Желаю вступить в межсословный брак, рискованный по своей природе, с человеком другого образа жизни и другой конфессии, только с богатым»? Суди люди, суди Бог, как же я любила — без хиджаба босиком к милому ходила.