Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Ушла она от него, вот и квасит, — тяжело вздохнул абориген. — Агбар сорвался, голодный, небось. Вон, Ираиду Матвеевну покусал.
Спиваченко пошел звать диспетчера, но тут же бросил эту затею: сигнал не добивал. Песель продолжал исходить лаем и надо было что-то делать.
Я походил вдоль забора, нашел какую-то деревяшку. Под удивленным взглядом бригады, засунул ее между штакетником, подразнил Агбара. Тот конечно, отреагировал. Бросился ко мне, вцепился в предложенное. Я тут же ее бросил, схватил собаку за шею и впечатал в забор, сильно прижав мордой к штакетнику. Да так, что Агбар даже освободить пасть не мог.
— Давайте быстрее, — прохрипел я бригаде. — Долго я его не удержу.
Собака и правда
Коллеги бросились в дом, вывели под руки женщину, посадили ее в машину. И тут меня удивил наш водитель.
— Эх, доктор, дайте я, — вдруг подал голос Иван Николаевич. — У меня с ними вроде получается договориться. Отпускай.
Глядя на монтировку, которую он держал в руке я подумал, что таким образом договориться можно с кем угодно. Впрочем, она не пригодилась. Водитель вошел на территорию, посмотрел пару секунд на тяжело дышащего Агбара, и спросил:
— Ты что здесь делаешь?! А ну быстро домой пошел! Как не стыдно, взрослая собака, а так ведешь себя!
Как ни странно, пес виновато опустил голову и пару раз вильнул хвостом. Иван Николаевич открыл калитку, взял Агбара за ошейник и велел мужику:
— Что стоишь? Показывай, где этот твой Самойлов живет. Надо же покормить собачку.
Какие только таланты у нас на скорой работают, а? Ладно, пошли спасать Ираиду Матвеевну.
А с ней оказалось все сложнее, чем представлялось в начале. Собака покусала ей и ноги тоже. Чего женщина на адреналине почти не заметила. Хорошо доктор обрабатывая руку, услышал хлюпающие звуки в сапогах. Мы откинули подол платья и ахнули. Порванные колготки, рваные раны на голени. Пришлось разрезать одежду, укладывать на носилки. Ираида Матвеевна застонала, а потом даже заплакала от боли. Вот тебе и Агбар. А я ему руки засовывал почти в пасть. Герой... Женщине накололи обезболивающего, наложили давящие повязки — тут работа для хирургов ЦКБ. Кое-кому придется прилично так шить.
На обратном пути Капитонова то и дело ерзала в кресле, видать, необходимость соблюдения инструкций с трудом сдерживала желание обсудить наше приключение. Зато когда пострадавшую сдали в травму, залилась соловьем. Досталось дифирамбов и мне, героически сдерживающему чудище, размерами уже явно превосходящее наш РАФик, и Ивану Николаевичу, усмирившему силой мысли это стихийное бедствие. При этом она вводила коррективы в макияж, с удивительной точностью попадая в нужные места на симпатичном личике. Наверное, это она за большой талант не считала. Фельдшерица постоянно напоминала мне роман графа Толстого «Война и мир». Я из этого гениального произведения мало что помнил, но короткая верхняя губа первой жены товарища Болконского в памяти жила. Даже при намеке на улыбку собеседник Капитоновой мог лицезреть ослепительно белые и ровные зубы. Эталонная американская ухмылка, однако. В будущем за такой прикус — люди огромные деньги платить будут. Может заняться стоматологией? Прекрасное, светлое будущее в стране у зубных клиник.
— Иван Николаевич, а где вы так с собаками научились? — мы попали на какую-то кочку, я очнулся и спросил я водителя о «наболевшем».
— В армии. Я же в погранвойсках служил, собаководом. Предлагали на сверхсрочную, обещали заведующим питомником поставить, раз я так ловко с ними управляюсь, — хохотнул он. — И на хрена оно мне сдалось? Воздух свежий, конечно. Только псину я и в Москве завести могу, а не в болоте по самые уши круглый год торчать.
Не люблю я эти двенадцатичасовые отработки. Сутки всё равно насмарку пошли, а в табеле — времени в два раза меньше ставится. И фигня всякая норовит случиться под вечер, когда домой пора собираться. Вот будто специально берегут на девятнадцать часов всякую поганку. И повод к вызову не важен — написать можно что угодно, а пациенты иногда несут такое, что не
Но эти мысли потом приходят, когда фигня уже случилась и ты опоздал куда-то. У нас тут «болит живот». Что угодно может быть — от кишечной колики и метеоризма до прободной язвы и непроходимости. А посередине между этими полюсами еще примерно сто мильонов болезней, треть из которых летальна. На часах всего лишь девятнадцать десять. Должны успеть. Как-то перерабатывать не хочется.
Вот как знал! С порога стало понятно, в чем причина болей в животе. Дама не захотела, ну, или не смогла объяснить диспетчерам, что рожает. Странно, вроде и «не шишнаццить», а на стандартные вопросы доктора про отхождение вод и частоту схваток толком ответить не смогла, только мямлила что-то и охала. Выяснили с трудом, что роды вторые, а муж с дочкой в неведомых далях, а она испугалась, потому что срок только через три недели, ну и всё остальное. Спиваченко позвонил, мол, присылайте акушерскую бригаду, или аиста хотя бы, но случился облом: сегодня какой-то демографический бум, а на все ЦКБ — всего одна «родильная» скорая. И всё придется делать нам. Что поделаешь? Родственники номенклатурных работников — тоже люди, повезем в роддом.
Доктор позвал Капитонову в сторонку, что-то зашептал. Я прислушался. Оказывается, Спиваченко в родовспоможении только теоретически разбирается, и убеждает фельдшерицу проверить ширину раскрытия шейки матки. Потому что схватки прут с неимоверной частотой. Плевое дело, и что он сам боится? Как выяснилось, принадлежность к женскому полу вовсе не гарантирует смелость при осмотре дамы в процессе родов. Так что коллеги мужественно начали изучать обменную карту — там же вся правда про срок, предлежание, анализы и прочее написана. А я экзамен после пятого курса сдавал, должен всё помнить.
Вздохнув, я натянул перчатки и под ахи Капитоновой полез смотреть раскрытие. Чтобы оценить его, исследователь на свободной кисти разводит пальцы так же, как и те, что внутри чужого организма. Так что глянув на уверенные сантиметров десять, мы возрадовались практически полному раскрытию шейки и потащили клиентку в машину. Перспектива стать крестными вот прямо здесь и сейчас замаячила весьма отчетливо. И схватки у роженицы перли чуть не каждые три минуты, секунд по сорок, не меньше. Вот чего она высиживала? Мужика, оказывается, ждала, без него в роддом ехать не хотела. И вообще, думала, что времени еще много. Беременные они такие... со странностями. Главное, в последний момент мы все вспомнили про обменную карту и документы.
Накаркал, не иначе. Ибо как только Иван Николаевич включил мигалку с сиреной, дама охнула раз, второй, потужилась, и все желающие смогли увидеть то, что называется прорезыванием головки. Я даже мысленно представил картинку из учебника по акушерству. Слова там еще красивые такие были про третий этап биомеханизма родов, а также точку фиксации и рождение головки. Поэзия просто.
— Женщина, не тужьтесь! — «включилась» Капитонова, прижимая к промежности роженицы салфетку, а другой рукой сдвигая мягкие ткани с головки. Правильно, дорогая, разрывы нам не нужны вообще! — Потерпите! Совсем немножечко, миленькая!
Кто бы ее послушал. Оглушительный крик, еще одна потуга — и мне пришлось бросить такую комфортную роль стороннего наблюдателя и придерживать показавшуюся мне неожиданно большой головку плода. Картинки со словами «заднее и переднее плечико» вспомнились и забылись, потому что дама решила провести процедуру по ускоренному варианту. Я даже пожалел акушеров, которым досталась такая тяжелая работа — доставать орущих людей из орущих людей.
— Поздравляю, у вас девочка! — сообщил через несколько минут Спиваченко, накладывая зажим на багровую трубку пуповины. — Смотрите, какая красавица! — тут Капитонова с гордостью продемонстрировала укутанный в пеленку мяукающий красный комочек.