Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Пан, не стой, — прошипел мне в ухо Витек. — Авторитет теряем!
Я поднял монтировку, выдохнул, и со всей дури врезал по руке Ампулы. Тонкий заячий визг ударил в уши. Зэк перевернулся на спину и я стукнул по ноге. Хороший такой хруст, надежный. Визг усилился. И что это?! Наваждение и ступор ушли. Я снова увидел упавшую на грязный пол Лену, прижимающую руки к животу, перевернутый скоропомощной ящик с дырками от дроби, будто рядом стоял. Наверное, что-то такое появилось во мне, и Мельник придержал меня за руку.
—
— Всё, все, — сказал я и отошел в сторону.
Увидел как Витек поднимает с земли выроненную монтировку и повернулся к Лакобе. Он коротко кивнул и пошел к своей машине. Оба сопровождающих его помощника нырнули следом за ним в нутро «шестерки» и через минуту мы остались одни.
— Давай, Дима, твой выход, — сказал Мельник. — Орден дадут, наверное.
— Ага, деревянную медаль, — огрызнулся Дима. — Хотя особо опасный рецидивист, вышка светит, может, премию выпишут. Есть в этой жопе мира поссовет какой-нибудь? Позвонить откуда?
— Сейчас подвезем, — сказал я. — Тут недалеко. Этот не убежит?
— На одной ноге-то?
— А показания? Нас он не заложит? — я запоздало сообразил, что лица мы не закрывали.
— Думаешь, его спрашивать будут? Это же надо другое дело возбуждать, о причинении телесных повреждений гражданину. Спишут на дружбанов его, или Вася признается, что упал с печки пять раз. Не переживай, я договорюсь. Забудьте.
Мы высадили Диму у здания местной милиции и поехали дальше, к цивилизации. В зеркале заднего вида я увидел бледного и серьезного Давида, подмигнул ему. И вдруг тошнотный комок подкатил к горлу и я еле успел затормозить. Выскочил из машины и меня начало рвать без остановки.
— Всё нормально, — похлопал меня по плечу Мельник, когда мой организм устал искать, что бы еще из себя исторгнуть. — У всех бывает. На вот, — и он подал мне простую армейскую фляжку в зеленом матерчатом чехле.
Я сделал большой глоток и внезапно водка полетела по пищеводу. Ба-ам! Есть касание. Я прислушался к себе. Пойдет ли обратно? Нет, лебедем влетела.
— Закусить? — Давид протянул мне мандаринку.
— Блин, я же за рулем!
— Так поехали быстрее, пока выхлопа нет еще, — Мельник отобрал у меня фляжку, приложился сам.
Глава 4
— Ты бухал?!
Конечно, Анечка запалила мой выхлоп. Сразу как я вошел домой. И тут я резко осознал свою ошибку. Девушка к моему приходу оделась секси. Чулочки, кружевные трусики, лифчик в тон. Всё самое лучшее с берегов Цюрихского озера! Готовилась! На предмет семенного материала. Я почувствовал себя свиньей. Водка ударила в голову, да еще ботинки, заляпанные грязью — в Москве началась оттепель, снег превратился в кашу.
— Было такое. Прости солнце, — я устало опустился на кушетку, закрыл глаза. В
— Азимова, Азимова, — я глубоко вздохнул. — Так себе фамилия.
— Чем она тебе плоха? — спросила Аня.
— Тем, что не Панова.
Девушка подняла на меня глаза, открыла ротик.
— Ты... ты вот так делаешь мне предложение?! Это шутка такая?
— Ага. Грязный, выпивший. И вот типа кольца, — я достал мандаринку Давида. — Аня, я тебя полюбил так, что вот говорю эти слова, а сердце из груди выпрыгивает, — я взял ладонь Азимовой, приложил к четвертому межреберью слева. Ну, может к пятому. — Хочу чтобы ты стала моей женой!
Из глаз Ани брызнули слезы. Она на автомате взяла мандаринку, прижалась щекой ко мне.
— Дурак ты, Панов. Пить тебе тоже нельзя, а то выдаешь в эфир всякую ерундистику. Давай, мойся и спать. Или поешь?
— Это означает да?
— Да!
— Нужно будет выпить на ночь два литра воды, чтоб с утра была цела голова, — произнес я речитативом, ибо про просьбу на петь помнил хорошо.
— Панов, у тебя просто невероятное количество талантов делать что-то плохо. Вот стихосложение к ним только что добавилось. Иди уже в ванную, пьянчужка.
— Зато я хороший любовник, — решил я оставить последнее слово за собой — А каким буду мужем... мммм...
— Кто тебе хоть это сказал? — рассмеялась Аня. — Твое отражение в зеркале?
Ничего, женщина. Вот протрезвею — и ты много раз пожалеешь о своих словах!
Все прогрессивное человечество собирается отмечать годовщину Октября, ходит на демонстрации, а я, даже не дождавшись прибытия любимых родственников, набрал в магазине апельсинов и поехал проведывать болящих. В реанимацию к Томилиной по-прежнему не пускали, зато встретился и зацепился языками с родителями Лены. Они уже знали про поимку преступника, где-то просочился слух о переломанных руках-ногах. На меня смотрели с подозрением и толикой уважения. Говорили уже вполне приятственно, я предупредил Клавдию Архиповну насчет «Бурденко», оставил контакты.
После Склифа поехал через весь город в челюстно-лицевой госпиталь для инвалидов Отечественной войны. К Костику меня пустили, только халат заставили нацепить.
— Андрей! Панов! — афганец мне был искренне рад, полез обниматься.
— Стоп, стоп, — я попытался уклониться, но не вышло. — Я же с улицы, с бациллами!
— Да у меня все зажило! — Костя снял маску, показал себя, красавца. Пара поперечных шрамов вдоль челюсти и скулы, поджившие, розовенькие.
— Красавелла! — одобрил я, передавая аппельсины. — Когда выписывают?