Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Держи двадцать, на всё хватит, — я вытащил из бумажника две красных купюры с ликом Владимира Ильича.
Хорошо, когда все сдают сессию, а тебе этого делать не надо. Это значит, что ты шестикурсник, без пяти минут врач. А потому можешь расслабиться и вообще, просто прогуляться по коридорам любимого института. Чем мы с Давидом и занимались.
— Слушай, пойдем в столовку, — предложил я. — Жрать хочу — сил нету.
— В эту тошниловку? — громко ответил Давид — Ну пойдем. Слушай, а свой портфель куда дел?
— Да в гардеробе
— Ты идиот?! Там же у тебя Солженицын и «Хроника текущих событий»!
— Забей, ничего не случится, у нас можно мешок с золотом оставить и никто не тронет.
— Ну ладно, пойдем.
Мы вышли на лестницу и остановились. Давид осторожно приоткрыл дверь и, присев на корточки, заглянул в щелочку.
— Ну? — шепотом спросил я.
— Да погоди, — так же тихо ответил Ашхацава. — Во, вышла из преподской... бля! — он отшатнулся он двери, чуть не упав на задницу.
— Ты что?
— На меня посмотрела, — затрясся от смеха Давид. — Слушай, зырь ты, я заржать боюсь.
Я оттеснил несдержанного в эмоциях товарища и заглянул в щелочку. Пилипчук торопилась по коридору.
Мы аккуратно, на цыпочках пошли за ней. Потом необходимость прятаться отпала — студенты повалили с пары, в гардероб мы спустили уже целой толпой.
Громкий хлопок, а затем испуганный женский вопль усладой вошли в мои уши. Когда мы с Давидом подбежали, то увидели, как Оксана Гавриловна Пилипчук, старший преподаватель кафедры гигиены, а также кандидат медицинских наук, сидит на полу в окружении обалдевших студентов с красной мордой лица. Пока я пробирался вперед, Давид тихонько из-за спин щелкнул затвором Зенита.
— Ой, а что случилось? — спросил я недоуменно. — Вы не заболели? Что у вас с лицом?
— Панов?! Ты?!
Тут эмоции возобладали и Оксана Гавриловна зарыдала. Случившаяся среди зрителей лаборантка с ее кафедры дала ей платочек, повела умываться. Но про предполагаемого виновника торжества Пилипчук не забыла. Ткнув в меня красным пальцем, она закричала, чтобы хватали диверсанта. Не совсем так, конечно, но примерно в этом духе.
Но я уходить никуда и не собирался. Очень даже наоборот. Так что жертву покушения терпеливо дождался. Естественно, умывание привело только к усилению интенсивности окраса. Шмыгающая носом Пилипчук потащила меня к заведующему кафедрой. Хорошо хоть мне удалось вывернуться и не попасть в ее цепкие лапки. А то плакал бы мой новенький халат. Наверняка мы очень живописно смотрелись. Особенно Оксана Гавриловна. В руке она держала тот самый портфель. Как же, главная улика. Короче, зав кафедрой гигиены был впечатлен.
— Вот, Александр Николаевич! Полюбуйтесь на это хамьё! — она показала на меня пальцем. — Подсунули мне хлопушку с краской! Не иначе, хотел занятия сорвать! Я собираюсь обратиться в милицию!
— Что скажете, студент?.. — профессор Карнаев все никак не мог отвести взгляда от красного лица преподши
— Панов, шестой курс лечфака, — представился я. — Подошел к гардеробу, смотрю, с Оксаной Гавриловной что-то не в порядке, поинтересовался... на свою голову. Товарищ Пилипчук — соседка моя, на одной лестничной
— У него там антисоветская литература в портфеле! — заявила преподша и выудила из портфеля сборник избранных речей Леонида Ильича.
— Вы уверены в своем заявлении? — поинтересовался я и, посмотрев на Карнаева, объяснил: — Она ко мне несколько предвзято почему-то относится.
— Я к ректору пойду! — Пилипчук завелась, в ее скандированную речь подмешались легкие повизгивания.
— Отлично, я только «за». Можно от вас позвонить, Александр Николаевич?
— Оксана Гавриловна, вы умойтесь, наверное, — посоветовал профессор. — Пока мы звонить будем.
— Не смывается, пробовала, — буркнула потерпевшая.
Идти никуда не пришлось. Ректор сам пришел, наверное, интересно стало, как выглядит пострадавшая от взрыва сотрудница вуза. Очевидно, в памяти еще осталась просьба Чазова именно по поводу Пилипчук.
— Ну, рассказывайте, — Петров, вздохнув, сел рядом с Карнаевым.
Оксана Гавриловна от агрессии перешла к разочарованию и теперь лила слезы. Но эпопею с портфелем и потенциальной антисоветчиной озвучила, тут уже в первый раз прозвучала история про то, как она случайно услышала это от меня.
— Странные фантазии у вас, — пожал я плечами. — Я, конечно, возмущен этой хулиганской выходкой, но портфель не мой, первый раз в жизни вижу его. Мой у Ашхацавы, наверное, сейчас.
Я выглянул в коридор и забрал у Давида свой чемоданчик. Продемонстрировал окружающим.
— Подсунул, это он всё, — не сдавалась Пилипчук.
— Я готов к любому расследованию, — сказал я. — Давайте обратимся в органы, пусть исследуют портфель, я сдам отпечатки пальцев, что там еще надо.
Можно идти в разведчики, я умудрился ни разу не заржать, хотя хотелось очень сильно. Ясное дело, все манипуляции я проводил в резиновых перчатках, а потом еще извел пузырек спирта на протирку всех поверхностей. И правда, мало ли до чего дойдет.
— Идите, Панов, — сказал ректор, немного подумав. — Можете быть свободны.
Облегченно вздохнув, я вышел из кабинета. На немой вопрос Давида только кивнул, мол, всё в порядке. И только на улице мы заговорили, не боясь, что кто-то случайно нас услышит.
— Рассказывай, как было? — Давид от нетерпения чуть не пританцовывал.
— Да пришлось признаться, что это ты всё придумал с целью эмиграции в Антарктиду.
— Ты что?! — тут до Давида дошел смысл сказанного и он загоготал вслух.
— Фотографии получатся, как думаешь?
— Темновато было, но это теперь только после проявки, — сказал Ашхацава. — Сейчас поеду и сделаю, мне Саня ключ дал от шурши своей.
— Ты когда отсидеть успел? — удивился я. — Откуда хоть этот зековский лексикон у человека с неоконченным высшим образованием? Сказал бы — кладовка.
— Авдотьев сказал, я повторил, — недовольно буркнул «князь». — Что тебе не нравится?
— Да всё отлично! — я хлопнул абхаза по плечу. — Давай, отвезу к общаге. Ты только на всякий случай по парочке фоток сделай, на память. Поехали, пока снегом всё не завалило.