Пятница, тринадцать ноль-ноль
Шрифт:
– Нехорошо. Элдон, пожалуйста, скажи.
Гроссмейстер Элдон, поморщившись, встал со своего кресла, потер поясницу и заговорил:
– Магистр Трио, магистр Торстен, стажер Даман, стажер Лайм, господин Ганц! Не хотелось бы, чтобы вы приняли нашу сдержанность за неблагодарность. Мы, как люди несущие ответственность за покой и благополучие Лагосинтера, высоко ценим ваш вклад в разрешение создавшейся по вине нашего коллеги сложной ситуации, а так же остроумие и выдержку, проявленную вами. Не сомневайтесь, что мы найдем способ достойно выразить нашу благодарность, – он заметил
Гроссмейстер Элдон сделал небольшую паузу, на тот случай, если кто-нибудь захочет возразить. Не дождавшись, улыбнулся удовлетворенно и продолжил:
– Но в данный момент, сами видите, нам надо разобраться с гроссмейстером Ристеном. Поэтому, если только у вас нет предложений по решению и этой проблемы, – он снова сделал паузу, – нет? Что ж, разумеется, вам надо отдохнуть.
– Но если надумаете что-нибудь веселенькое, насчет Ристена, немедленно возвращайтесь! – гроссмейстер Пьелуджио помахал на прощание сухонькой ручкой. – Имей в виду, Ганц, я надеюсь на твое чувство юмора!
Таффи, который и не вспомнил, что у него есть собственное жилье, а двинулся вместе со всеми, к дому Джузеппе, заговорил первым:
– Непонятно, почему мы все такие грустные? Ведь, мы победили, и кого победили – гроссмейстера! Это вам не блоху прихлопнуть. А радости нет.
– Какая радость, – отмахнулась Арра. – Я вообще, так себя чувствую, словно меня выпотрошили.
– Это ты устала, – авторитетно объяснил Джузеппе. – Да мы все устали. Ничего, сейчас придем домой, сполоснемся, поедим… нянюшка Матильда мясное рагу приготовит, с ореховым соусом… ты что-то сказал, Пироман?
– Это я сглотнул.
– А-а. Так вот, я говорю, поедим, потом спать завалимся. А уж завтра… собственно, завтра тоже радоваться нечему. Да, конечно, мы победили, но кого? Это тебе не с «Ад Инкорпорейтед» воевать, тут все свои. Рульф, студенты эти… что с ними, с болванами, теперь делать? И гроссмейстер Ристен, естественно.
– Веселенькое ему что-нибудь придумать! – брюзгливо заговорил Ганц. – Вымазать этого гроссмейстера Ристена белилами и поставить на пятачке около университетской столовой: пусть памятник изображает. Вот уж все обхохочутся! С чего он вообще взял, что у меня есть чувство юмора?!
– Действительно, – сочувственно покивала Арра. – Ты, и вдруг, чувство юмора. Надо же, какая нелепость. Да я за все время знакомства от тебя ни одной приличной шутки не слышала.
– Ты несправедлива, – вступился за Ганца Джузеппе. – С месяц назад, он выдал что-то смешное. Помнишь, насчет… м-м-м… или это было два месяца назад? О чем же это он… не помню. Но что-то очень смешное!
– Остряки, – с каждой минутой Ганц становился все мрачнее. – Можно подумать, вы просто фонтанируете идеями, по поводу того, как дальше быть. Не в тюрьму же,
– Да, тюрьму, в которой можно удержать гроссмейстера, как-то трудно себе представить, – вздохнул Пироман. – Разве только остальные гроссмейстеры там охранниками будут.
– Ага, все пятеро, – кивнул Ганц. – Ты пойди, предложи им. Может, согласятся.
– Вот если бы можно было, – задумчиво пробормотал Таффи, – его как-нибудь так… окончательно устранить…
– Ты что имеешь в виду? – встревожился Джузеппе.
– Да, ты уж договаривай, – попросил Ганц. – Конкретно, какой способ устранения предлагаешь? Удавить потихоньку, пока он под обездвиживающим? Или устроить показательную казнь на площади? А что? Давненько в Нюрбурге так не развлекались. Сходим, посмотрим, будет, что внукам рассказать. Нам, я думаю, учитывая наше героическое участие, лучшие места выделят, в первом ряду…
– Ганц, прекрати! – пришел в ужас магистр Торстен. – Я ничего такого жуткого… я вообще говорил про изгнание.
– Ох, Таффи, – разочарованно вздохнула Арра, – ну как ты себе это представляешь? С гроссмейстера Ристена снимут обездвиживающее заклинание и скажут: «Совет рассмотрел ваше дело и принял решение – убирайся вон! И больше нам на глаза не показывайся!» Так, что ли?
– Нет, ты забыла, – Ганц, разумеется, не упустил возможности встрять с уточнением. – Гроссмейстеры обязаны ему еще старую котомку вручить, с черствой краюшкой хлеба. Чтобы гроссмейстер Ристен, в своих дальнейших скитаниях, размачивал ее в собственных слезах.
– Что вы ко мне прицепились? – обиделся Таффи. – Я просто имел в виду, что было бы хорошо, если бы он сам ушел, куда-нибудь подальше. И чтобы никто его больше не видел.
– Куда подальше… и чтобы никто больше не видел… – Ганц неожиданно впал в глубокую задумчивость.
– И где ты ему бродить прикажешь? – устало спросил Джузеппе у Таффи. – Лагосинтер не пустыня, все время на кого-нибудь натыкаться будет.
– А гроссмейстер Джанкарино? Он уже, сколько времени где-то бродит и ни на кого не натыкается!
– Куда подальше… и чтобы никто не видел… – негромко повторил Ганц.
– Сравнил тоже! Джанкарино сам ушел, его никто не гнал. И сам не хочет возвращаться.
– Куда подальше… и чтобы никто не видел…
– Ганц, что с тобой? – Арра, наконец, обратила внимание на его бормотание. – Что ты повторяешь одно и то же?
– А? – секунду Ганц тупо смотрел на девушку, потом взгляд его прояснился. – Понимаешь, – сказал он доверительно, – Ристена надо отправить куда-нибудь подальше. И чтобы никто его больше не видел.
– Джузеппе, – Арра обернулась к магистру, – отстань от Таффи. С Ганцем что-то случилось. Может, гроссмейстер Пьелуджио плохо рану обработал, и лихорадка началась? Он заговаривается.
– Тоже новость, – ухмыльнулся Пироман. – Да Ганц все время заговаривается.
Магистры, впрочем, не поддержали его веселья. Переглянулись озабоченно, почти одновременно спросили:
– А что он говорит?
– Да дело я говорю, дело! – оживившийся Ганц всплеснул руками. – Ведь в принципе, против изгнания никто не возражает, так?