Пятница, тринадцатое
Шрифт:
Его призыв возымел действие, и все на время углубились в поглощение пищи.
— М-м, какой чудесный салат, — причмокнул профессор. — Здесь, кажется, орехи?
— Толченый миндаль, — пояснил Капустин. — И еще немного бразильских орехов.
— Чудесно! — восхитился Шмаков. — А вы, сударыня, почему не кушаете?
Этот вопрос был обращен к Вере, которая сидела рядом с Артемом, напряженно глядя в одну точку. Казалось, она вот-вот разрыдается. И вопрос Алексея Даниловича пришелся, мягко говоря, не
— Я не хочу, — через силу ответила она. — Пожалуйста, оставьте меня в покое.
То ли профессор не расслышал, то ли решил, что следует доказать девушке, какого удовольствия она себя лишает, отказываясь от салата, — в общем, Алексей Данилович зачерпнул ложечку и поднес ее к губам Веры, одновременно чуть тронув ее за плечо.
— Вы должны попробовать! — наставительно проговорил он.
— А идите к черту! — истошно заорала Вера и с силой оттолкнула от себя руку профессора. — Ненавижу! Будьте вы прокляты!
Ложка с салатом весело подпрыгнула и рассыпала комки содержимого в полете наподобие фонтанчика, а потом со звонким стуком упала на пол.
Вера вскочила и, закрыв лицо руками, выбежала вон из столовой. Вслед за ней вскочил Артем и бросился догонять свою супругу.
Воцарилась неловкая пауза.
— Девушка, видно, не в духе, — констатировал профессор. — Ничего, все образуется. А вы, я вижу, военный, да в хорошем чине.
Шмаков перевел взгляд на Голубца и оценивающе осмотрел его мундир.
— Хотелось бы узнать, что вы думаете о военной доктрине нынешнего правительства? — с неподдельным интересом спросил Шмаков.
— Ничего не думаю, — невежливо ответил Голубец. — И не собираюсь думать.
— Вот как? Почему же?
— Я в отставке.
— Ну и что? — настаивал профессор. — У вас же есть гражданская позиция?
Майор Голубец не стал доедать салат. Он поднялся, промокнул губы салфеткой, отвесил общий поклон, а затем молча удалился.
— Вот тебе и на! — изумленно проводил взглядом профессор его спину. — Кажется, я сегодня оказался здесь не ко двору. Что ж, пойду к себе.
Но не сделал он и двух шагов, как снова вернулся за стол и остался сидеть, схватившись за сердце. Потом нашарил в кармане пижамы трубочку с нитроглицерином и положил в рот две таблетки.
Все вокруг заметно напряглись. Шмаков действительно выглядел паршиво — тяжело дышал, прикрыв глаза и слегко постанывая.
— Ничего-ничего, — остановил он движением руки Милену, которая порывалась чем-то ему помочь. — Мне уже лучше. Я, пожалуй, пойду к себе.
Со второго раза эта попытка удалась. Ужин был безнадежно испорчен.
Перед тем как лечь спать, мне захотелось выпить. Я заказала в баре коньяк и медленно смаковала каплю за каплей, любуясь на закат цвета крови, высвечивающий красный сосновый
В столовую снова спустился майор. Он подошел к столику, чтобы забрать журнал, который давеча не дочитал, и собирался было уже уйти, как его окликнула Дора, сосредоточенно курившая на веранде.
— Минуточку… Кажется, у нас с вами есть общие знакомые?
— Да? — без особого энтузиазма отозвался майор. — Очень может быть.
— Вы не знали часом такую Неонилу Августевич? — спросила Дора.
— Нет. Не припоминаю, — твердо ответил майор после недолгого раздумья.
— Ну ничего, не берите в голову, наверное, я что-то перепутала, — с улыбкой сказала Дора.
— Спокойной ночи, — поклонился ей майор и направился к лестнице, но тут Дора снова остановила его. Она вошла в столовую и встала в дверном проеме, держа на отлете руку с сигаретой.
— Майор! Да не волнуйтесь вы так! Бизнес есть бизнес, правда?
Голубец долго смотрел ей в глаза, потом тихо кивнул и на этот раз удалился беспрепятственно. Правда, шел он, чуть сгорбившись.
— Кто там?! — подскочила я на постели, услышав настойчивый стук в дверь.
— Это свои, — заверил меня женский голос. — Откройте, пожалуйста, а то я боюсь.
Я накинула халат и подошла к двери. За ней оказалась Милена Волкова.
Выглядела моя соседка насмерть перепуганной и была очень смущена.
— Почему ко мне? — сразу же задала я вопрос. — Вы, по-моему, на втором…
— Да боюсь я заходить к этим, — виновато проговорила Милена, имея в виду Капустиных. — Майор не открывает, я уже стучалась. А молодые какие-то все из себя нервные стали. Ну я и к вам…
— А муж?
Милена развела руками.
— Проснулась одна. Засыпала — храпел рядом. А сейчас — никого.
— Что у вас стряслось?
— В окно к нам кто-то стучится, — дрожащим от страха голосом поведала Милена. — Страсть как боязно. Подходила — никого.
— Ну и?..
— Только лягу — все снова. Как будто кто просит войти. А ведь второй этаж.
— Может, птица? — на всякий случай спросила я, уж больно не хотелось спускаться к ней в номер. — Голубь какой-нибудь…
Но это предположение окончательно повергло Милену Волкову в ужас.
— Да что ж ты говоришь?! — заверещала она. — Тогда я вообще помру со страха.
— Почему?!
— Птица бьется в окно — значит, быть смерти, — зловещим шепотом сообщила мне Милена. — Примета верная, сто раз проверенная.
Я поняла, что мне не отвертеться. Заперев дверь, я спустилась вслед за Миленой в ее номер. Дверь у Волковых была распахнута, и со стороны окна действительно время от времени доносились какие-то неприятные звуки — то ли кто-то стучит, то ли кто-то царапается.