Пятнистая смерть
Шрифт:
Михр-Бидад удивленно посмотрел на Раносбата. Наверное, гонец принес плохую весть. Молодой перс развел руками:
– И чего ты привязался ко мне, начальник? Ругаешься, будто я стрелу потерял или в дозор сходить поленился.
– Ну, ну!
– прикрикнул Раносбат.
– Закрой рот. Рот закрой, говорю. Рот закрой. Помалкивай. Затем ругаюсь, чтобы понял ты: умный хозяин знает, когда прибить мула, когда приласкать. Уразумел, щенок?
Михр-Бидад выкатил глаза. Свихнулся, что ли, Раносбат? Мула, такое полезное животное, сравнивают с какой-то
– Запомни, баран, - продолжал Раносбат поучающе, - дахи не из тех, кого можно толкать и валять безнаказанно. Самый лютый народ в Туране! Берегись. Головой расплатишься за обиду.
– Я, храбрый перс Михр-Бидад, должен бояться трусливого степняка? Бе! Ты б видел, как низко он гнулся передо мной.
– Гнется - смотри, чтоб не выпрямился! Ну, ладно. Хватит болтать. Дело есть. Заметил гонца? Важное известие.
– Раносбат отвернул край ковра, достал длинную тростниковую стрелу с голубым оперением из перьев сизоворонки.
– Чья?
Михр-Бидад взглянул на трехгранный бронзовый наконечник с крючком. Вопьется такой в тело - не выдернешь.
– Сакская.
– Верно.
– Раносбат натужился, крякнул, отломил наконечник и вместе с древком протянул Михр-Бидаду.
– Заверни, спрячь. Возьми десять человек персов, своих. Сейчас же. И запасных коней. Скачите день и ночь! Перемахните через горы, спуститесь в долину Сарния и гоните по ней до самой Варканы, к сатрапу Виштаспе. Передай Виштаспе стрелу и скажи ему, что...
Раносбат коротким движением пальца велел Михр-Бидаду придвинуться ближе и шепнул ему на ухо несколько слов:
– Чу-чу-чу... Уразумел ты?
– Да, - кивнул Михр-Бидад.
– И еще скажи: шу-шу-шу... Уразумел ты?
– Ага, - опять кивнул Михр-Бидад.
– И скажи, наконец: щу-щу-щу... Уразумел?
– Угу, - вновь кивнул Михр-Бидад.
– Выпей на дорогу и сгинь.
– Раносбат снял с медного подноса кувшинчик с узким горлом, наполнил вином глиняную чашку, поднес польщенному Михр-Бидаду.
– Ну, выглушил? Дай обниму. Теперь ступай. Пусть будет удачным твой путь. Я верю в успех, слышишь? Хайра!
– Останется от меня лишь мизинец левой ноги - и то доберусь до Варканы!
– Михр-Бидад усмехнулся, гулко ударил кулаком в грудь и скрылся.
Куруш проснулся на рассвете.
Луна - прообраз коровы, покровительница стад, недавно вступившая в первую четверть, с вечера помаячила рогами, повернутыми влево, невысоко на юге, плавно переместилась на юго-запад и после полуночи спряталась за черно-синими зубцами гор.
Но весенняя ночь не стала темней. Ровный свет звезд - крупных, ясных - густо отражался от цветущих садов, протянувшихся, подобно гриве молочного тумана, вдоль Волчьей реки, и бледным заревом рассеивался в прохладном воздухе.
Царя разбудил соловей.
Он прилетел из дремлющей глубины сада, устроился, как водится, в розовых кустах (они росли у террасы, на которой спал Куруш) и засвистел, как
Куруш открыл глаза, вздохнул, потянулся. Хорошо. Давно ему так не спалось.
Еще вчера, усталый, только что с дороги, из далекой жаркой Парсы, думал царь: "Буду лежать, не шевелясь, три дня".
Но горько-соленый ветер близкого Каспия за одну ночь вернул ему свежесть, утраченную, казалось, навсегда.
Благословенное утро. Если уж первый день на земле Варканы начинается радостью, то что будет завтра? Успех и удача. Успех и удача в делах. Это знак божий. И трели соловья - это голос доброго Ахурамазды.
Перекликаясь с соловьем, в поле за оградой, словно чеканщик, ударяющий молоточком по наковальне, отрывисто, упруго и звонко, с присвистом, застучал перепел:
– Фью-фить-фить! Фью-фить-фить!
Он ковал для царя Куруша новое звено к ожерелью Блаженства.
Утро благословенное! Мирно спи мой народ. Нежтесь в медовом сне на заре мужи персидские, жены и дети. Ваш добрый отец не дремлет, он бодрствует за всех.
Куруш сбросил шубу, под которой лежал, встал, накинул на сухие плечи старый халат, сунул босые ступни в туфли с загнутыми носами.
Было уже достаточно светло, чтоб разглядеть ковры, разостланные на террасе. Храпящих у порога телохранителей. Особенно прозрачную, как всегда по утрам, воду бассейна. Бело-голубое облако сада, нависшее над усадьбой по склону горы.
Осторожно, стараясь не разбудить спящих, Куруш взял медный кувшин, спустился к ручью.
Ледяная вода стремительно катилась между угловатыми глыбами темно-серого известняка. Блестящие струи то распадались на стеклянные волокна, то свивались в хрустальные жгуты, пересекались, тускло мерцали и звенели, точно кривые ножи из халдейского железа.
Мыться в текущей воде - грех. Нельзя осквернять воду. Она есть одна из четырех стихий, из которых состоит все земное. Она священна так же, как и земля, воздух, огонь.
Куруш зачерпнул кувшином немного студеной влаги, облил руки с застарелой грязью под ногтями, сполоснул горло, смочил худое лицо, волосы, худое лицо, волосы, курчавую седую бороду. Отерся полой халата. Бодрый, как в юности, он поднялся к дому, отыскал под кустами заступ.
Вероучитель Заратуштра - "Золотой верблюд" - говорил: миром правят два сына бога времени Зрваны - светлый Ахурамазда (Премудрый дух) и темный Анхромана (Злой помысел).
К доброму началу относятся: плодородная земля, вода, огонь, люди племен "ария", возделывающие землю и чтущие Ахурамазду.
И полезные растения - злаки, плодовые и иные деревья, овощи, цветы.
И домашние животные - верблюд, корова, лошадь, овца, собака.
Порождение зла, подлежащее беспощадному истреблению, - это кочевники Турана и другие чужеземцы, дикие звери, муравьи, сорняки. Потому и не увидишь во дворе зороастрийца ни одной "бесполезной" былинки - ее безжалостно выдирают, едва она робко пробьется к свету.