Пятьсот дней на Фрайкопе
Шрифт:
– Ну, во-первых, я ничего не боюсь, Оллибол. А во-вторых, ты заранее не делай выводы и не сердись на Лью. Может, и знал, но ведь у каждого есть свои скелеты в шкафу. К счастью, обо всех моих ты уже знаешь, – сказала Рин и тут же закусила язык.
Не обо всех. Рин не рассказала подруге о том, что над многими фрагментами лежит угроза скорого завоевания. О том, что она встречалась во сне с Джироламо, о том, что будет учиться магии… Рин не привыкла иметь серьезные секреты, тем более Оллибол была ее единственной подругой: а разве что-то принято скрывать от друзей?
Если бы Рин была
Только что рожденный из огней Лью подошел к Джироламо и поднял его с коляски.
– Рин, ты подойди к нему с другой стороны, помогай тащить нашего пьяного, – скомандовала Оллибол.
Оказалось, что Джироламо выше Рин, даже когда его спина не выпрямлялась, сохраняя форму вопросительного знака. Его рука повисла на плече Рин. Одна бы она его никогда не дотащила. К счастью, Лью-ойгоне крепко держал хозяина.
– Лестница прибудет с минуты на минуту, – сказала Оллибол, обгоняя всех троих.
Утро субботы выдалось излишне туманным, и Рин заметила ступени подплывшей из белого морока лестницы, когда та припарковалась возле края обрыва.
На Кальсао все было от дома в пешей доступности: школа, магазин, библиотека. А больше Рин никуда и не ходила. Лишь дважды в год на дни рождения бабушки и дедушки Рин с мамой путешествовали на восток фрагмента прямо внутри запряженной заклинаниями коляски. Путь по воздуху занимал двадцать две минуты, и Рин с удовольствием разглядывала пестрые лоскуты родного фрагмента: просторные луга цвета молодого горошка, усыпанные белыми облаками пасущихся овечек, желтые полосы пшеницы, озера, переливающиеся цветами «где сидит фазан», и покатые черепичные крыши жилых домов. И воздух на Кальсао сладкий и прозрачный, и видимость отличная, и туман вежливый: бережно окутывает фрагмент по окружности и не поднимается выше уровня земли. И надо же было Рин влюбиться в несчастного Ранго и бежать с родного фрагмента прямо в пасть неизвестности, под названием Фрайкоп.
– Не понимаю, Оллибол, как ты могла не рассказать мне об этих лестницах? – удивилась Рин.
– Да я это… еще на них не путешествовала…
– Но ты же откуда-то знала про лестницы.
– Только видела. А так до центра я всегда ходила пешком.
– Но почему ты не рассказывала мне, – не могла успокоиться Рин, остановившись и задерживая Джироламо и Лью-ойгоне.
– Да потому что не хотела показаться тебе слабачкой! Боюсь я летать! – взбеленилась Оллибол. – Довольна?
В самом деле, этикет дружбы стал бы хорошим предметом в школе.
– Прости меня…
Джироламо нетерпеливо цокнул.
– Ну, все, идите! И это… Друллега, я буду ждать вашего возвращения… И мага сильного я сама поищу… У меня денег-то больше. И это меня опутали.
– Какая разница, кого опутали, Оллибол. Мы же друзья. И я буду искать сильного мага.
Подруга усмехнулась и чмокнула Рин в макушку.
– Может, ты напишешь Лью? Скажешь, как без него тяжко.
– Нет. У него теперь своя жизнь. И он на родине. Ну, пока, друллега.
Рин и Лью завели Джироламо на широкую ступень лестницы. Что-то заскрипело под ногами, зашумело, и лестница плавно отошла от
Подъем в доме милости только через три часа… Оллибол успеет приготовить завтрак. Вот только знает ли она, что сегодня по плану тосты с сыром? Сможет ли она не спалить их? По субботам Рин готовила пациентам какао. Заглянет ли Оллибол в оставленный для нее список или улетит в своих мыслях далеко и заварит какой-нибудь абсолютно не субботний чай? Да как вообще все они проживут без Рин и заведенных в доме порядков?!
И совсем скоро Оллибол забудет о том, куда именно направились Рин и Джироламо. Будет только помнить, что они ушли.
Фонарик в руке Джироламо, свисающей с плеча Рин, зажегся и пополз вверх по ступеням. Лью потянул Джироламо на ступень выше, и Рин в точности отзеркалила Лью, обхватив Джироламо за запястье и поддерживая его со спины.
Двенадцать ступеней наверх. И вот они уже стояли посреди белой мглы на медленно плывущей лестнице.
– Она приведет нас к твоему дому?
«Нет».
– К следующей лестнице?
«Да».
Снова под ногами что-то заскрипело, и лестница состыковалась с широкой платформой, подвешенной над неизвестностью. Человек у края площадки ожидал лестницу, и, когда все трое сошли со ступени, он, пошатываясь, занял первую ступень и скрылся в тумане.
– А этот человек хорошо провел ночь пятницы, – хмыкнула Рин.
Она, конечно, не осуждала людей, ведь, как известно, чужие жизни так туманны, однако приличные люди не шатаются в пять утра в субботу на стыковочных платформах. Если, конечно, не идут по важному делу, вроде бегства от департамента социальной помощи, желающего выкрасть больного из дома милости. Это вполне себе достойный повод оказаться ни свет ни заря там, где сейчас оказалась Рин.
Оранжевый луч фонаря скользнул налево, где в ожидании подвисла следующая пустующая лестница.
– А Лью не разговаривает, да? – шепотом уточнила Рин.
«Нет».
Значит, беседы с незнакомцами, если такие и предстоят, лягут на ее плечи. А Рин ненавидела разговаривать с незнакомцами. Уж лучше бы весь вес Джироламо оказался на ее плечах, чем груз необходимости вести беседы. При всем этом беседы, в которых непременно и «во-первых», и «во-вторых» всегда будут ложью.
Сорок четыре шага по платформе, лестница с пятью ступенями на спуск. Новая платформа и тридцать шесть шагов, у правого края новая лестница и семнадцать (Боже!) ступеней наверх, новая платформа. До лестницы с синей ковровой дорожкой, которую Рин видела на карте Джироламо, они преодолели еще шесть платформ и в сумме сто четыре ступени.
Джироламо цокнул.
– Это последняя, да?
«Да».
– Что мне сказать твоим родственникам?
«Нет».
– Что нет? Молчать?
«Нет».
– Родственников нет?
«Да».
– То есть дом пуст?
«Да».
Рин с облегчением выдохнула. Что может быть лучше, чем пустой дом и отпавшая необходимость лишних объяснений?
Лью и Рин шли по хрустящему под ногами гравию, а Джироламо, потеряв все силы, еле перебирал ногами. Нужно будет вытряхнуть из его ботинок все эти камешки.