Пятый арлекин
Шрифт:
— Разбежались… Будда не продается. Мне он достался в наследство от одного человека и я его не отдам. Пусть стоит.
— Вы хотя бы поинтересовались, какую сумму вы за него можете получить.
— Ну, а какую? — вопрос был задан без видимого интереса.
— Я думаю… — Рачков задумался… — Как ты считаешь, Виктор Николаевич, сколько нам придется отвалить за Будду?
— Надо сначала посмотреть, — ответил я и перевел взгляд на Будду.
— Смотреть не разрешу, — проронил Лаврентьев, тяготясь нашим визитом. — Говорите так,
— Тысячу рублей, — ответил я, как бы размышляя, забрасывая этой суммой пробный шар.
— Ого! — рассмеялся Лаврентьев, — да я вам сам готов дать такие деньги, только чтобы вы отвязались от меня оба. Хорошо? — он откровенно смеялся над нами.
— А сколько вы хотите? — спросил Рачков, моргая мне левым глазом, что дела наши плохи.
— Миллион! — прорычал Лаврентьев, нависая своим могучим торсом над столом. — Устроит?
— Миллион — чересчур большие деньги. А вот тысчонку можно набросить.
— Я считаю наш разговор оконченным, — произнес Лаврентьев безоговорочно.
— Чем он вам так дорог? — спросил я, — вы же не собиратель, Семен Иванович.
— Не знаю, — неожиданно разоткровенничался Лаврентьев, — по мне так он вообще ни хрена не стоит, он не для моего ума. Я понимаю в утиль-сырье, я специалист по этим делам. Но один человек ценил этого Будду, как сокровище. И поскольку теперь Будда мой, я не отдам его никому, пока сам не разберусь, что в нем такого.
— Вы его купили или получили в подарок? — спросил Рачков.
— А вам, собственно говоря, какое дело до этого? Купил, нашел, насилу ушел… знаете такую поговорку? До свидания, господа собиратели.
— Погодите, Семен Иванович, если вы хотите разобраться, то мы как раз можем помочь. Все-таки мы понимаем побольше вашего.
Лаврентьев подозрительно посмотрел на нас, потом решился.
— Ладно, поглядите, может и вправду чего стоящего скажете.
— А почему вы не обратились в музей? — поинтересовался я, глядя как прытко Рачков снимает Будду с серванта.
— Еще чего, — рассмеялся Лаврентьев, — а если он золотой, этот Будда? — Он произносил «Будда», делая ударение на последнем слоге.
— Вот оно что, — весело поддержал смех Лаврентьева Рачков, — опасались, что они в этом случае…
— Конечно, сразу заберут, — уверенно подхватил Лаврентьев, — еще бы, килограммов десять золота.
Рачков внимательно осматривал Будду.
— Могу вас успокоить, Семен Иванович, он не золотой.
— Но это же явное золото, — настаивал Лаврентьев, — смотрите как блестит.
— Это всего лишь золотое покрытие, тонкий золотой пласт, весом граммов в пятьдесят. Вот за это мы и предлагаем вам две тысячи.
— А камешки? Красные и лимонный?
— Обычные стекляшки, так называемые стразы. Это красные. А золотистый — минерал.
Я тоже взял Будду в руки, меня поразила его тяжесть и блеск стекляшек. А потом — глаза: они смотрели на меня искоса, потому что я держал Будду в вертикальном
— Так как, Семен Иванович, поладим с вами? — подвел черту Рачков, — если вы сомневаетесь, я вам докажу в секунду, что Будда не золотой. Смотрите, здесь покрытие содрали и проглядывает потемневшая, почти черная, бронза. Видите?
— Да, — согласно кивнул Лаврентьев, — и все равно, пока продавать не стану. Я должен сам прийти к решению.
— Что ж, если надумаете, позвоните, — резко и зло сказал Рачков и, записав свой телефон, собрался уходить.
— Хорошо, — согласился Лаврентьев.
— Запишите на всякий случай и мой, — вставил я, но Лаврентьев отмахнулся: хватит и одного телефона.
Мы вышли с Рачковым из подъезда молча, расстроенные, и в то же время довольные, что торг не состоялся. Невозможно было представить, как бы мы поделили Будду. А теперь каждый мог попытаться сделать это поодиночке, хотя я понимал, что у Рачкова шансов больше, он сразу поставил себя перед Лаврентьевым как старший. И телефон оставил он, а не я.
— А что это за камни, точно стекло? — спросил я.
— А что же, рубины с бриллиантом, что ли? — непринужденно рассмеялся Рачков. И я поверил ему, хотя теперь знаю, что он сразу догадался, какие камни вставлены в постамент Будды и что за сокровище сверкает у него во лбу.
С этого дня я заболел Буддой, он мне даже по ночам снился. Я вспоминал ослепительный великолепный наряд божества, отливающие багровым пламенем камни, минерал, светящийся подобно звезде. Но больше всего поразили меня глаза, пронизывающие насквозь, видящие в тебе то, что не положено видеть никому другому, кроме тебя самого. Я еще один раз посетил Лаврентьева без Рачкова, но безуспешно: тот категорически отказал мне. Только теперь я догадался, что Рачков бывал у Лаврентьева часто, вошел в доверие к нему и жене, иначе он бы так легко не вырвал Будду из этого дома чуть ли не на второй день после похорон.
Теперь, я — очередной наследник Будды. От этого неожиданного поворота мыслей мне стало не по себе — по спине прополз ледяной иней. Теперь иду по следам Будды, выясняя для себя последствия моей удачи. Наследник. Это, конечно, прозвучало в моем сознании жутковато: наследник чего? Смерти, что ли? Ведь и Лаврентьев, и Рачков покончили с собой. Совпадение? Да, конечно, совпадение, по-другому я не хотел думать. А если нет? Хватит у меня духу избавиться от Будды, пока он и меня не привел к такому же финалу? Чушь, он ведь неодушевленный предмет и не более. Все остальное — мистика, истерическое накручивание собственных нервов. Ну, хорошо, пусть я обладаю повышенной возбудимостью и чувствительностью, но этого нельзя было сказать ни о Лаврентьеве, ни о Рачкове. Оба были изрядными хищниками: один на почве антиквариата, другой на благодатной ниве утильсырья. Недаром он испугался в первый наш приход.