Пятый туз
Шрифт:
Борис Петрович попытался изобразить примирительный жест, подняв вверх обе ладони, но в этот момент сознание покинуло его.
Он обмяк и упал, опрокинув столик с остатками пиршества.
Елизавета стояла неподвижно минуты две, пока в комнату не влетел Лобачев с большой пластиковой бутылкой. Он был в форме майора милиции.
– Это было великолепно, Лиза. Не ожидал! Дай я тебя поцелую. Ты великая актриса. Ты – Нежданова, Ермолова… Ты только не волнуйся. У нас есть минимум полчаса, максимум – час. Доза проверенная… Ты давай ложись
– Я пойду в туалет, – как-то отрешенно произнесла Елизавета.
– Правильно, милая. Лучше сейчас. Трупу как-то в туалет бегать менее сподручно.
Когда она вернулась, он стаскивал с Корноухова брюки.
– Помоги, Лиза. Тяжелый он. И давай трусы снимем. Да не стесняйся ты – мужиков, что ли, голых не видела. Сейчас мы тебя покрасим.
Лобачев открыл бутылку и начал разбрызгивать ее содержимое на рубашку Корноухова. Затем он налил немного себе на ладони, растер и сделал два четких отпечатка на рукавах рубахи.
– Это, Лиза, настоящая кровь… Куриная! Еле достал… В Томилино ездил, на птицефабрику… А теперь ты на кровать ложись… Хорошее было платье. – Он взял нож, сделал несколько разрезов в районе груди и живота и обильно полил эти места куриной кровью. – А теперь создаем картину изнасилования. Ты уж извини, Елизавета, но юбку я подниму выше пояса… И теперь – главное.
Лобачев встал перед Елизаветой на колени и осторожно дотронулся до ее трусов. Она мягко отстранила его:
– Не сейчас, Федор… Не надо сейчас. Потом.
– Да, ты – прелесть, Лиза!.. То, что ты думаешь, это действительно будет потом. Но то, что я имею в виду – необходимо сделать сейчас… Он ведь взял тебя силой, предварительно разрезав ножом трусики… Освободив, так сказать, путь… Так что терпи, Елизавета.
Завершив создание картины места преступления, Лобачев торопливо убежал и вдруг чрез минуту вернулся:
– Я, Лиза, идиот. Я орудие преступления уволок. Сейчас мы ему в руку его и вложим. А ты спокойно лежи, Лиза. Ты глаза закрой и отключись. И главное, не дыши… по возможности!
Сознание возвращалось к Корноухову медленно.
Он сначала приподнялся, встал и только после этого с трудом открыл глаза…
Он все вспомнил, все: она не захотела, испугалась, схватила нож, а он…
Борис Петрович взглянул на лежавшую в неестественной позе, окровавленную, полуобнаженную Елизавету, затем посмотрел на себя и осторожно поднял вверх правую руку, в которой был зажат большой нож.
Значит, он отнял его у Елизаветы. А потом?.. Многого он не помнил. Неужели она так его околдовала и возбудила до потери сознания…
Да, он потерял над собой контроль и озверел… Эти вялые рассуждения Корноухова прервал визгливый окрик:
– Руки вверх! Не двигаться! – В комнату ворвались двое в милицейской форме. – Сержант, готовь фотоаппарат! Быстро!.. Этого субчика надо с разных сторон заснять… Отдельно – труп
Корноухов стоял неподвижно, крепко сжимая в руке основную улику.
Голова уже работала нормально, но он ничего не мог понять. Он все еще надеялся, что это сон или шутка.
Но перед ним стоял майор с дикими глазами и без всякого намерения шутить. В его руке заметно дрожал пистолет, направленный на Бориса Петровича… Майор четко отдавал команды суетившемуся по комнате сержанту:
– Детали потом снимешь… Сейчас аккуратно в пакетик возьми у подозреваемого ножичек. Спокойно, я буду страховать… Теперь ручки вперед. И наручники на него … Отлично!.. Ты, сержант, здесь над деталями поработай, отпечатки сними с трупа, брюки его осмотри и всякое такое. А мы вниз спустимся, побеседуем.
Корноухов еще никогда не чувствовал себя таким униженным, таким беспомощным. Из одежды на нем была только окровавленная рубашка и такой же грязный галстук. Он сидел за столом и тупо смотрел на наручники.
Майор, который с глубокомысленным видом расхаживал по комнате, напоминал Корноухову инспектора Лестрейда – глуповат, истеричен, но верный служака. Педант!.. Хуже не придумаешь!
Майор вдруг резко подошел к столу, сел перед Борисом Петровичем и стал сверлить его глазами:
– Я уверен, что вы убийца. Это очевидно!.. У вас есть другая версия?
– Нет, но я не понимаю, как это произошло.
– А здесь и понимать нечего!.. Картина преступления как на ладони. Вы пришли в гости, так?
– Так.
– Потом вам захотелось любви, так?
– Так, но она сама намекала…
– Это детский лепет. Женщина уже одним своим видом всегда намекает на это… Вы настаивали, а она не отдавалась. Тогда вы взяли нож и стали угрожать, так?
– Она первая взяла нож…
– Это детали. Нож-то оказался у вас в руке, так?
– Да, так.
– Затем вы убили ее и после чего изнасиловали, так?
– Я не помню, как это было.
– Это не оправдание. Улики-то налицо. А при такой картине преступления вам «вышка» светит. Однозначно!.. Хорошо, что мы успели, пока вы улики не уничтожили. Хозяйка нас предупредила, некто Елагина… Приходит, понимаешь, к себе, а тут картинка маслом.
– Елагина моя знакомая… Я ехал к ней!
– Нехорошо, – покачал головой майор и иронически улыбнулся. – Ехали в гости к одной, а убили другую… Это вы на суде в качестве своего оправдания скажете – мол, ошибочка получилась: «Хотели кока, а съели Кука.»
– Что мне может помочь, гражданин майор? – Корноухов машинально вспомнил из старых фильмов, что в такой ситуации следователя надо называть «гражданин».
– А помочь вам может только раскаяние и чистосердечное признание… Пока я не начал официальный протокол писать, напишите-ка вы мне явку с повинной: я, такой-то, сознаюсь, что убил такую-то при таких-то обстоятельствах… Кстати, вы кем работали?