Пятый выстрел

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р22-211-0247

Дорогой читатель! В сборнике «Пятый выстрел», который ты сейчас держишь в руках, представлены рассказы из четырёх циклов. Первый из них – «Голоса. Монологи друзей и знакомых» – не собирался осознанно. Он возник практически случайно, благодаря охватившему меня чувству надвигающейся потери того бесценного дара откровенности и доверия, который воплотился в незамысловатых историях жизни моих собеседников. Но лучше поздно, чем никогда. Я стал вспоминать и записывать самое интересное и трогательное, рассказанное мне в задушевных беседах. Они могли случиться и на вечерней кухне, и в храмовой трапезной после долгого богослужения, и в поезде дальнего следования, и на берегу реки, излучина которой обнимает основание златоглавой церкви, и в бесконечной очереди к мощам святого. Своей неподдельной искренностью, правдивостью, желанием поделиться сокровенным эти «подслушанные» голоса, кажется, способны растопить даже самые очерствелые сердца, ведь исповедальное настроение пришло к ним во имя одного-единственного желания – воскресить, оживить на время то чувство предстояния пред Богом, которое они испытали в тот памятный день, то подлинное переживание Истины, которое посетило их однажды.

Ныне сожалею, что истории эти не были записаны по горячим следам. Скорее всего, они оказались бы более живыми и с точки зрения языка, и по богатству конкретных деталей. Всё же решаюсь предложить эти краткие повествования читателю. Они мне дороги как память о тех, кто раскрыл передо мной своё сердце, поделился самым заветным, иногда даже тайным, и своей искренностью исцелил меня самого от недоверчивости, укрепил в вере, надежде, любви.

Естественно, у каждого из моих собеседников была собственная манера речи. В моём изложении характеристические особенности их языка частично стёрлись или подравнялись, но успокаиваю себя тем, что большинство героев рассказов – мои земляки: жители или собственно Владимира, или земли Владимирской. А поскольку я вырос на этой земле и впитал её язык с молоком матери, надеюсь, что не слишком сильно исказил речевые особенности моих земляков. Всем им низкий поклон и благодарная молитвенная память.

Третий цикл – «Сонечкины рассказы» – родился похожим образом. Когда, казалось, я его уже закончил и разослал друзьям и коллегам на предмет замечаний и критики, мне стали присылать новые сюжеты, которые идеально ложились в новый цикл. Так, за образом Сонечки встали Ксюша, Анечка, Маринка. Образ рассказчицы получился собирательным, но не размытым, ведь за ним стоит изначальный прототип.

Цикл второй – «Боголюбская» – посвящен памяти протоиерея Владимира Петрова и написан непосредственно после его кончины. Нередко мы лишь после преставления человека способны оценить масштаб и богатство личности покойного. Вдруг в душе образуется ноющая пустота, которую ничем не заполнить, и мы осознаём истинное значение человека для нашей духовной жизни. Неожиданная кончина отца Владимира в 2021 году потрясла нас, его духовных чад, внезапно осиротевших. Они собирались на поминки, на девятый день, на сороковины, делились воспоминаниями, и их благодарная память запечатлелась в моих рассказах. В сборник вошло всего пять рассказов, однако автор обязан отцу Владимиру и другими повествованиями, написанными ещё при жизни батюшки, например рассказом «Копыта» из цикла «Голоса». Кроме того, ждут своего часа и другие истории об отце Владимире или услышанные от него.

Наконец, последний цикл – «Дух и буква» – составляют произведения, написанные в разное время. В него входит рассказ-повесть «Пятый выстрел», который и дал название всей книге.

Все четыре цикла посвящены чудесам, прежде всего чудотворениям от святых икон, и в этом заключается их единство.

При том, что действие происходит и в Новейшее время, и в прошлом веке, и в XIX столетии, и даже в Евангельские времена.

Святое Евангелие свидетельствует, что Господь совершает чудеса и без икон – по молитве и вере человека просящего. Вместе с тем Спаситель оставил апостолам не только учение, но и Свой Нерукотворный Образ. С тех пор икона стала живым благодатным посредником между Богом и человеком, ведь она есть земной образ небесного Первообраза, к которому восходят храмовые и домашние прошения, моления и славословия верных.

Церковь установила празднования таким чудотворным иконам Божией Матери, как Владимирская и Смоленская, Казанская и Иверская, Тихвинская и Знамение Пресвятой Богородицы, но наряду с этими великими святынями почитаются и образы, известные лишь в своей епархии. Однако всякая икона втайне, в своей сокровенности, чудотворна! «Иди, вера твоя спасла тебя!» – не раз читаем напутствие Спасителя исцелённому. Почитая чудотворные иконы, не станем забывать, что не земной образ Иисуса Христа, даже исключительно духовно и талантливо написанный, а Сам Господь по вере и молитве человека подаёт ему всё благопотребное для жизни сей и для жизни вечной.

Переселился к нам в общежитие слесарь Санёк, и мне никакого житья не стало. Просто мамочки мои! Понравилась я, видишь ли, ему. Потом уж узнала от соседей, что жена выгнала его из дома за беспробудное пьянство и осталась одна с ребёнком. Передавали, что он славился в своём цеху как непревзойдённый слесарь по ремонту мостовых кранов. Да вот спился почти совсем.

Ухаживал он за мной своеобразно. Трезвым я его не видела ни разу, а по вечерам, уже изрядно поднабравшись, он ломился в дверь и орал на весь коридор:

– Открывай! Всё равно будешь моей! – на большее его не хватало.

Я кричу ему через дверь:

– Подумай о ребёнке!

Слышу в ответ:

– Не твоё дело!

А тут Люся, моя подружка и соседка по комнате, к родителям в отпуск уехала. И началось! Каждый вечер прёт на мою дверь, как бык на ворота. Просто мамочки мои. Кто-нибудь вызовет милицию, а он в свою комнату шмыг и спать заваливается. Пьян в дугу, а соображает. День прошёл, и всё сначала: дверь трещит под ударами кулаков. Пришлось ещё один замок врезать, повыше первого.

Но тут надо рассказать сначала вот о чём. Комендант наш, Григорьич, строго-настрого запрещал вешать что-нибудь или приклеивать на стены, чтобы, значит, не портить их. Сам ходил по комнатам и проверял. Так мы с Люсей, две медсестрички, и жили в голых стенах. А потом комендант накупил вдруг портретов Ленина и сам вместе с завхозом ходил по комнатам, вбивал гвозди и вешал нам портреты вождя. Как-то умудрялся он находить сквозь штукатурку швы между кирпичами, туда и вколачивал. Однако времена были уже не те – начало девяностых на дворе. Пошла совсем другая молва – о «всегда Живом». Думаю, комендант в знак протеста против антиленинской пропаганды портреты и развесил везде. В общем, обвинили Григорьича в нецелевом расходовании средств и то ли просто уволили, то ли без почёта отправили на пенсию.

И все как с цепи сорвались. Портреты вождя, конечно, повыбрасывали, и пошло: кто-то стены любимыми актёрами обклеил, кто певцами, кто своими «произведениями» – рисунками, картинами, некоторые семейные фотографии развесили. Уже потом один священник так объяснил этот порыв: «Таким способом, – сказал он мне, – люди свою тоску по иконе заглушают. Красный угол порушили, а потребность в иконе осталась. Вот и подменяют её всякими суррогатами – любимыми певцами, актёрами, спортсменами».

У меня никаких особых привязанностей не было. Любила фильмы Тарковского, но его портрета нигде не смогла купить. Тогда много говорили об убийстве царской семьи. И вот однажды, вышагивая по улице, я увидела на лотке книжечку писем царицы Александры Фёдоровны. Ну и купила, потому что дёшево было. А потом всю ночь не спала. Прочла книжку не отрываясь – и сразу перечитывать. И реву как корова. Подушка вся мокрая. Ведь царица прямо воплощение любви. Как она любила мужа, дочерей, сыночка больного! А как любила и страдала за Россию! И какие слова находила для всех! Просто мамочки мои! Она ведь иностранка. Каково ей было в чужой стране?! Это я на своей шкуре испытала. По контракту год в Литве отработала. Кругом чужой язык, никакой дружбы народов и в помине нет, по-русски говорить брезгуют, отворачиваются. Вот и царице, наверное, нелегко пришлось в первое время в России.