Пыль, пепел, кровь и песок

Версэ Елена

– Сын, разве ты не слышал, что сказал римерианин? Они бросили его, оставили умирать под стенами…

– Я убежден, что он лжет, отец. Римерианин просто сбивает свою цену! – недолго наблюдавший за сомнением на лице Вождя, вспылил Рир. – Он один из Аскуро, отец! Его семья сделает все, чтобы заполучить назад своего Первого Воина. А как же наши погибшие братья? Те, которых заманили в ловушку и предательски убили по время молитвы? Их люди нарушили священное право и напали на обращающихся к Богам и Вечным Силам! Мы обязаны почтить память

убитых. Обычай велит нам исполнить обряд священной мести и пролить кровь виновных!

– Ни я, ни мои люди на вас не нападали, – с полным спокойствия достоинством ответил Альентэ, обратившись к молодому воину в черном. Но тот, переключив внимание на Тансиара, смерил его взглядом:

– Тогда кто вырезал наших соотечественников, явившихся к вам с миром, чтобы стать свидетелями на свадьбе моей сестры?

Значит, посольства больше нет. Вот и причина, почему ашесы напали первыми. Если, конечно, то, что говорят пепельные, правда.

– Мне это неизвестно, – ответил Тансиар.

– Первого Воина Вечного Царства не сочли нужным известить о расправе? – со злым сарказмом переспросил пленника Анзар.

«Выходит, что не сочли», – согласился про себя Тансиар, обдумывая открывающиеся детали и стараясь соединить концы.

Римерианин сохранял хладнокровие и уверенность, но Анзар не верил ни единому его слову, да у сына Вождя и не было причин ему доверять – Рир всю свою жизнь воевал против вот таких вот двуличных потомков Вечности, славившихся сладкими речами, которые чаще были приправлены не медом, а ядом.

– Твои люди действовали без твоего ведома? – допытывался молодой Каэно. – Какой же ты после этого Альентэ?

– Я повторюсь, – лицо Тансиара стало жестче, – что мои люди были при мне. Кто убивал ваших – я не знаю.

– Они приехали на свадьбу твоего брата после приглашения из Эбена. Они поверили слову Владыки Врат Вечности!

– Значит, это была ловушка, – закономерно предположил Аскуро. – И, насколько я могу судить, весьма удачная… А ваши послы оказались столь же наивны, сколь и глупы.

– Ты!!! – не выдержал Рир. Щека младшего воина нервно дернулась, глаза зажглись ненавидящим огнем, и Анзар стремительно повернулся к Вождю. – Отец! Позволь мне… осквернить руки в нечестивой крови!

Рир коротко и громко скомандовал:

– Стража! – Пепельные в миг заполнили палатку Вождя, взяв его с сыном в полукруг, и стали теснить пленника к выходу.

– Ты не можешь, сын мой, – пребывая все в той же странной задумчивости, ответил Вождь.

– Но почему? – видно было, что Анзар сдерживался из последних сил. – Небытие побери, почему?!

Анзар схватил римерианца за руку, с презрением сжав пальцы на локте.

– Не торопись, – Асид-Ахди тяжело вздохнул и посмотрел на сына, а затем тихо проговорил. – Сперва выслушай, что скажет та, которую не обмануть. Кровь, как и Вечность, всегда права.

И тут Рира словно что-то остановило, нежно, но твердо,

а потом отбросило назад, но пальцы, сцепленные на руке пленника, он все-таки сумел не разжать. Слух уловил едва различимый, похожий на журчание ручья голос. Его невозможно было не запомнить, не услышать, не узнать.

– Erman erei, in ese liorin ove lio, ese sienin en liim ereo. Nor entarrir ove lio nie manor, nie armet. Carinrir lio, vei carinei ereo. Rimerianum an meriti [43] . Отныне и навсегда вы братья. Вы оба.

Сознание угасло, а когда Анзар пришел в себя, он сидел на подушках в дальнем конце палатки, стражи будто и след простыл, а отец мирно разговаривал с Темным.

– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.

43

(лаэт.) Брат мой, когда ты посмотришь на него, ты увидишь в нем меня. Не подними на него ни руку, ни оружие. Люби его, как любишь меня. Римерианин один достоин.

– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.

– Какое это имеет значение, римерианин?

– Я должен знать.

Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?

– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?

– Истина всегда меняет многое.

– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.

Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ее глаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.

– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.

– Нет.

– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!

– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара Каэно, ее мать. Это она излечила тебя. Никому другому подобное оказалось бы не под силу.

Так это была не Анаис, а ее мать… Сурима, почитаемая всеми ашесами правительница Тьерны, любимая Дочь Вечности.