Пылающие небеса
Шрифт:
– Где вход в лабораторию?
– Вон там. – Принц кивком указал на маяк в отдалении.
Иоланта, пошатываясь, поднялась на ноги:
– Так чего же мы ждем?
* * *
Когда они в последний раз были в лаборатории вдвоем, она еще не была острижена и не думала о нем плохо. По волосам ее Тит не тосковал, а вот по взгляду, полному доверия и надежды – да.
Фэрфакс притронулась к банке с жемчужинами. Ее лицо было запрокинуто – он вспомнил, как повязывал ей галстук, как его руки
Она обернулась и спросила, показывая на пустую клетку:
– Где твоя канарейка?
Тит притворился, будто размешивает стоявшее перед ним зелье:
– Продана в Лондоне на птичьем рынке. Я держал ее для маскировки; когда я в школе, она мне не нужна.
– Маскировки чего?
Он протянул ей снадобье. Оно хорошо созрело, вчерашняя жутковатая фиолетовая жижа сегодня напоминала по виду овсяный кисель и приятно пахла мускатным орехом.
– Это тебе.
Фэрфакс настороженно поглядела на мензурку:
– Ты же не пытаешься сделать из меня канарейку, правда? Заклинания переоблачения человека очень нестабильны, уже не говоря об опасности для превращаемого.
– У меня есть работающее заклинание переоблачения.
– Тоже на себе испытывал?
– Конечно.
Взгляд, которым она его наградила... В последнее время она обычно была недовольна Титом, но на сей раз смотрела не сердито или неодобрительно. А так, будто ей больно.
– Как ты себя чувствуешь? Обещаю, оно безопасно. Ты знаешь, я никогда не подвергну тебя...
– Все хорошо. – Фэрфакс осушила зелье. – Почему я еще не канарейка?
Он высыпал ярко-красный порошок из пузырька в стакан с водой. Вода сначала окрасилась в малиновый цвет, потом снова стала прозрачной.
– Тебе нужно выпить еще и это.
Выпила. Потом посмотрела на пустую клетку:
– Будет больно?
– Да.
– И в этот раз стоило бы соврать. – Чуть улыбнулась, не глядя ему в лицо. – Я готова.
Тит направил на нее палочку:
– Verte in avem.
Переоблачение было внезапным и болезненным. Он это хорошо знал, сам проходил через него пять раз. Фэрфакс взмахнула руками, он подхватил ее и через секунду в его руках осталась лишь одежда. Канарейка, чирикая, почти плача, носилась по комнате, бешено махая крыльями.
– Лети ко мне, Фэрфакс.
Тит едва успел ее схватить, она неслась прямо на него. А потом лежала неподвижно, оглушенно в его ладонях. Он провел пальцами по крыльям:
– Ты молодец, ничего не сломано. Когда я пробовал переоблачение в первый раз, заработал сотрясение и перелом локтя. – Он поместил птицу в клетку, на слои чистой газеты. – Передохни несколько минут, а потом нам будет пора идти.
Затем ходил по комнате, собирая то, что нужно взять с собой. Канарейка поковыляла к поилке.
– Пей воду, если хочется, но не ешь ничего из кормушки. Пусть ты и выглядишь канарейкой, но ты не птица. Ты не очень хорошо можешь летать и совершенно точно не можешь питаться сырыми семенами.
Она опустила клюв в воду,
– Иди сюда.
Птичья головка склонилась вбок – вид почти такой же недоверчивый, как и в обличье человека. Но Фэрфакс все же вспорхнула ему на ладонь. Тит поднес ее к губам и поцеловал в пушистую макушку:
– Мы будем вдвоем против всего мира, Фэрфакс, – тихо проговорил он. – Ты и я.
* * *
Далберт, как всегда, был пунктуален.
– Ваше высочество, – поклонился он в пояс и открыл дверь личного вагона принца.
Тит кивнул, отдал слуге свой портфель и поднялся в вагон, держа в руках клетку.
Далберт принес ему стакан гипокраса и насыпал немного водорозовых семян в кормушку Фэрфакс:
– Приветствую, мисс Лютик.
Тит наблюдал за ней. Она опустила клюв в кормушку и взяла семечко. Но, когда Далберт удовлетворенно улыбнулся и принялся хлопотать по вагону, выплюнула семечко обратно в плошку.
Тит облегченно выдохнул. Все трактаты настаивали, что маг в переоблаченном виде явно понимает язык и указания, но до сих пор у него не было возможности это проверить.
Раздался свисток паровоза, колеса застучали по рельсам. Они тронулись.
* * *
На рельсах они пробыли лишь несколько минут. Принц воспользовался этим временем, чтобы набросить тунику и переобуться в высокие сапоги. А потом перед глазами Иоланты предстали уже не английские поля, а дальние горные пики.
Как выяснилось, не настоящие, а нарисованные на стене круглой комнаты, в которой теперь стоял вагон.
Принц встал. Сейчас он казался ей невероятно огромным, с ладонями величиной с дверь. Он поднял ее клетку и вышел, а следом и его слуга.
Распахнулись высокие, тяжелые двустворчатые двери. Иола ожидала увидеть за ними огромный зал, но там оказалась всего лишь винтовая лестница с факелами, дававшими замечательно чистый белый свет.
Спускались долго – стоянка вагона находилась на самом верху башни. Распахнулись другие двери, и они пошли по широкому коридору с открытыми арками, которые выходили на садовую террасу, нависавшую над двором в полусотне саженей внизу.
Коридор повернул, раздвоился, снова повернул. Теперь везде стояли слуги, кланявшиеся и торопливо уступавшие принцу дорогу. Они поднялись на несколько ступеней, миновали библиотеку, зимний сад со скульптурным фонтаном в центре и большую вольеру со всевозможными птицами.
Когда же наконец вошли в покои принца, Иоланта сочла их довольно скромно обставленными – учитель Хейвуд, пока еще работал в университете, имел гостиную роскошнее. Точнее, так ей казалось, пока она не увидела трехстворчатую ширму у окна. В каждой панели трепетали серебристо-лазурные бабочки. На ее глазах одна из них сменила цвет на ярко-желтый, другая – на нежно-сиреневый, а третья и вовсе покрылась затейливым зелено-черным узором.