Пылающий берег (Горящий берег)
Шрифт:
— Убирайся отсюда, дура! Не видишь — война!
Сантэн повернула Нюажа к тропе, пустила галопом, проскакала мимо солдат, а когда оглянулась, увидела, что они уже лихорадочно копают твердую землю на вершине холма.
Добравшись до перекрестка, Сантэн остановила жеребца. Машины исчезли, остались только застрявшие в кювете и брошенные. Однако дорога была забита одетой во что попало отступающей пехотой, солдаты сгибались под тяжестью груза: они несли на спинах части пулеметов, ящики с боеприпасами и другое снаряжение, которое удалось
Свистками и криками офицеры собирали их и направляли с дороги в только что вырытые траншеи.
Неожиданно над головой Сантэн пронесся могучий звук, похожий на рев урагана, и она боязливо пригнулась. В ста шагах от того места, где она сидела, разорвался снаряд, и Нюаж встал на дыбы. Она удержала равновесие и успокоила лошадь голосом и прикосновением.
Тут она увидела едущий по дороге к шато грузовик и, приподнявшись на стременах, разглядела на его борту красный крест в белом круге. Она поскакала навстречу и увидела, что за первым грузовиком к перекрестку идут еще семь таких же. Поравнявшись с кабиной первого грузовика, она спросила:
— Вас послали в шато?
— Чего тебе, милая?
Шофер не понимал ее английский с сильным акцентом, и она от досады подскочила в седле.
— Капитан Кларк? — попробовала она снова, и он понял. — Вы ищете капитана Кларка?
— Да, вот именно. Капитан Кларк! Где он?
— Идемте! — Сантэн повысила голос, перекрикивая очередной взрыв и электрический треск шрапнели над головой. — Идемте! — жестом показала она и пустила Нюажа по аллее.
Она поскакала перед вереницей машин по подъездной дороге к шато и увидела взрыв у конюшни; еще один разнес теплицу в начале огорода. Стеклянные стены разлетелись алмазным на солнце потоком осколков.
«Шато — самая очевидная цель», — догадалась Сантэн и галопом промчалась на Нюаже во двор.
Его уже заполнили раненые. Первая машина остановилась у лестницы; шофер и санитар выпрыгнули и принялись затаскивать в фургон носилки с ранеными.
Сантэн пустила Нюажа в загон у конюшни и побежала к кухонной двери. Позади снаряд угодил в черепичную крышу длинного здания конюшен, проделав в ней дыру и обрушив часть каменной стены. Но конюшни были пусты, и Сантэн вбежала в кухню.
— Где ты была? — спросила Анна. — Я так тревожилась…
Сантэн мимо нее пробежала в свою комнату. Сняла с гардероба ковровый саквояж и принялась бросать в него одежду.
Где-то наверху оглушительно грохнуло. На потолке откололась и посыпалась вниз штукатурка. Сантэн бросила в саквояж фотографию в серебряной рамке, открыла шкаф и нашла свою шкатулку с драгоценностями и дорожный несессер. Воздух был белым от известковой пыли.
Еще один снаряд разорвался на террасе рядом с ее спальней, и окно над кроватью Сантэн вылетело. Осколки стекла обстреляли стены, один задел ее руку и оставил кровавую царапину. Сантэн слизнула кровь, опустилась на колени, заползла под кровать и отодвинула неприколоченную половицу.
В углублении лежала кожаная
Волоча за собой саквояж, она по лестнице спустилась в кухню крикнула Анне:
— Где папа?
— Пошел наверх. — Анна складывала в мешок для зерна связки лука, окорока и караваи. Подбородком она указала на пустой крюк на стене. — Взял с собой ружье и много коньяка.
— Я приведу его, — выдохнула Сантэн. — Присмотри за саквояжем.
Она подобрала юбку и побежала назад по лестнице.
На верхних этажах шато царил хаос. Санитары пытались освободить зал и лестницы.
— Сантэн! — крикнул ей Бобби Кларк. — Вы готовы уходить?
Он помогал нести носилки, и ему приходилось кричать, чтобы перекрыть голоса санитаров и стоны раненых.
Сантэн пробивалась через поток идущих навстречу людей. Бобби схватил ее за рукав, когда она поравнялась с ним.
— Куда вы? Надо уносить ноги!
— Отец! Я должна найти отца.
Она вырвалась и побежала дальше.
Самый верхний этаж был пуст. Сантэн побежала по нему с криками:
— Папа! Папа! Где ты?
Она пробежала по длинной галерее, со стен которой на нее высокомерно смотрели портреты предков.
В конце галереи она всей тяжестью навалилась на закрытую дверь. За ней находились комнаты ее матери, в которых все эти годы граф ничего не менял.
Он сидел в гардеробной, перед портретом матери Сантэн, на стуле с высокой спинкой, накрытом вышитой тканью, и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.
— Папа, надо уходить! Немедленно!
Он словно не узнал ее. На полу между ног графа стояли три непочатые бутылки коньяка, а еще одну он держал за горлышко. Эта бутылка была наполовину пуста. Он поднял ее и, по-прежнему глядя на портрет, отпил из горлышка.
— Пожалуйста, папа, надо уходить!
Еще один снаряд разорвался где-то в восточном крыле шато, но граф даже не моргнул своим единственным глазом.
Она схватила его за руку и попыталась поднять, но граф был рослым и грузным. Коньяк пролился ему на грудь.
— Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, идем со мной.
— Немцы! — неожиданно взревел он и оттолкнул от себя Сантэн. — Я снова сражусь с ними!
Граф взял с колен длинноствольное ружье и выстрелил в потолок. Известковая пыль набилась ему в волосы и усы, драматично состарив.
— Пусть придут! — ревел он. — Я, Луи де Тири, говорю: пусть придут! Я жду!
Он обезумел от алкоголя и отчаяния, но Сантэн пыталась поднять его на ноги.
— Мы должны уходить!
— Никогда! — взревел он и отшвырнул ее от себя, на этот раз более грубо. — Я никогда не уйду. Это моя земля, мой дом, дом моей дорогой жены… — Его единственный глаз безумно блеснул. — Моей дорогой жены! — Он протянул руку к портрету. — Я останусь здесь с нею. Я сражусь с ними на своей земле!