Пылающий камень (ч. 2)

Эллиот Кейт

Теперь все споры по поводу границ должен был разрешать принц Боян. Втащили дары короля Генриха: золотые и серебряные украшения, салийские и аостанские ткани. Епископ еще раз благословила молодых, и снова зазвучали тосты и пожелания здоровья и долголетия.

— Верь не словам, а делам! — кричал Боян. — Я многому научился у твоего брата. У нас его называют Воин Кровавых Полей, врагам от него здорово досталось. Но вы называете его иначе. — Он обратился к монаху и попытался произнести имя, но из его бормотания

ничего невозможно было понять.

— Ты хочешь сказать — Санглант? Ты с ним встречался? — спросила Сапиентия.

— Да. Пять лет назад мы сражались бок о бок против куманов. Какая это была битва! Враги бежали как зайцы — только пятки сверкали! А твой брат еще жив?

— Жив, — кратко ответила Сапиентия.

— Дорогу! Дорогу! Расступитесь! — В зал ворвались двое мужчин в разорванной одежде, добежали до стола и упали на колени.

— Что случилось? — спросила епископ. — Неужели нельзя было дождаться утра? Какие вести вы принесли?

— Простите, ваша милость, — произнес рыжебородый со шрамом над левым глазом. — На город Мейлиссен напали враги. Все деревни вокруг него сожжены дотла. Никто не знает точно, когда они напали, но сейчас они уже продвигаются на запад.

Когда монах перевел Бояну, о чем идет речь, тот подал знак принести вино.

— И кто же напал на город? — поинтересовался Боян с таким видом, словно уже знал ответ.

— Куманы, мой лорд, — отозвался вестник.

Боян поджал губы:

— Как вы об этом узнали? Почему вы уверены, что это именно куманы?

Мужчины посовещались, а потом посмотрели на монаха, словно сомневаясь, можно ли при нем говорить. Сапиентия побледнела.

— Их одежда напоминала лохмотья, будто ее порвали собаки, а на щитах был знак. — Мужчина расцарапал себе руку, показывая. — Вот такой.

Боян сплюнул, прыгнул на стол и, подняв кубок, принялся выкрикивать какое-то имя. Остальные унгрийцы тоже принялись кричать и стучать кубками по столу.

— Это клан барса, — перевел монах. — Его вождь — Булкезу, сын Бруака.

Боян затянул очередную бесконечную поэму, Ханна поняла по его горящему взгляду, что он демонстрирует собственное произведение. Монах пытался перевести:

— Сильны наши враги. Много дней они проводят в седлах, опустошая все на своем пути.

— Что это за клан барса? — спросила Сапиентия монаха, избавив его от необходимости переводить воинственную песнь.

Он посмотрел на нее и ответил:

— Клан барса — это одно из множества куманских племен. На самом деле это несколько больше, чем просто одно из племен. — Монах посмотрел на принцессу каким-то странным взглядом. — В него входят по крайней мере шестнадцать других кланов. Их воины бесчисленны и жестоки.

— Это они отрезали тебе руку?

— Нет, — усмехнулся он. — Но не сомневаюсь, что они с удовольствием отрезали бы мне голову.

— А кто этот Булкезу?

— Их

вождь. Именно он убил сына Бояна от первой жены, кераитской принцессы. Его мать тоже принадлежит племени кераитов.

— Значит, кераиты — тоже одно из куманских племен? — спросила Сапиентия.

— Нет, они живут восточнее и платят дань джиннийскому правителю.

Сапиентия дотронулась до золотого ожерелья на шее и посмотрела на шелковые занавеси паланкина. Ткань висела так неподвижно, что казалось, внутри никого нет. Монах подошел ближе.

— Говорят, все их женщины — ведьмы и язычницы. — Он показал изувеченное запястье. — Они думали, что письмо — это магия, поэтому и отрубили мне руку. — Монах осторожно посмотрел на паланкин, словно опасаясь, что его слова достигнут ушей сидящей внутри женщины. — Так я оказался на службе у Бояна. И мне здесь нравится.

— И Боян действительно верит в Священное Слово? — спросила Альберада.

— Так же, как и любой из унгрийцев.

— А его мать? — поинтересовалась Сапиентия, отвернувшись от паланкина.

Монах покачал головой:

— Она могущественная колдунья. Не гневи ее.

Ханна молча смотрела на паланкин, занавески которого так и не шелохнулись. И зачем женщине сидеть в замкнутом пространстве? Интересно, сколько же времени она провела там без всякого движения? Ханне казалось, что сама она ни за что бы не смогла высидеть так долго. Что и говорить, она даже в присутствии принцессы могла ходить, смеяться, разговаривать, пить и есть с ее тарелки. Если честно, то остатки с тарелки принцессы были куда вкуснее того, чем Ханне доводилось перебиваться в Хартс-Рест.

Все-таки жизнь королевского «орла» очень хороша, несмотря на опасности. Но ведь опасности подстерегают всякого, редко бывает так, что человек проходит по жизни, не испытав никаких лишений.

Принц Боян продолжал топать и колотить по столу кубком, в зале стоял оглушительный ор. Монах объяснил:

— Он поет песню о смерти сына, о его героической гибели и о его душе, которая все еще бродит по свету.

— Языческое суеверие, — не преминула заметить Альберада. — Брат Брешиус, как это вы еще ухитряетесь сохранять благоразумие, прожив столько лет среди язычников?

— Просто надо запастись терпением и положиться на Господа.

— Война! — вопил Боян, а вместе с ним и все его воины-унгрийцы. — Пора в бой!

Все кричали и шумели так, что Ханна закрыла уши. Мужчины осушили кубки в последний раз и принялись собираться. Зал начал стремительно пустеть.

— Куда это они? — удивилась Сапиентия.

Епископ встревоженно посмотрела на толпу. Пьяные, взбудораженные унгрийцы, похоже, готовились к сражению.

— Мы отправимся в путь утром, — радостно оповестил Боян и снова уселся за стол. — Но сейчас пора ложиться спать.