Пылающий остров (изд. 1956г.)
Шрифт:
В ближайшее время мне будут доставлены запасы фиолетового газа, достаточные для окружения владений коммунизма сплошной огненно-фиолетовой стеной…
Эксперты испуганно смотрели на автора страшного плана «огненной метлы», стремящегося создать сбыт своей продукции. А он продолжал:
— Я понимаю, что вы — не правительства своих стран. Вы только военные эксперты! Но через вас хочу я передать политическим руководителям ваших стран свой призыв к забвению споров между собой, к отказу от политики умиротворения, к священной войне против коммунистов — губителей частной собственности и цивилизации! В моих руках наука,
Мистер Вельт выпил свой бокал и, словно присматриваясь, уставился своим прищуренным глазом на опустивших головы гостей.
Часть третья
АРЕНИДА
Глава I
ОСТРОВ
— Тысяча три морских черта! — проворчал просоленный и выветренный морями человек, переложив трубку из одного угла рта в другой. — Когда я вижу твою чугунную сковородку, мне приходит на ум старая история!
Негр блеснул белыми зубами. Два матроса подошли поближе. Еще бы! Боцман опять хочет что-то рассказать!
Старенькая яхта, недавно вышедшая из капитального ремонта, неслась в свой тихоокеанский рейс, как, бывало, на увеселительную прогулку мистера Вельта-старшего, с прежней легкостью, пиратской скоростью и юным изяществом в дряхлом теле.
— Расскажите нам, дядя Эд! — попросил матрос.
— Когда же, наконец, мне надоест услаждать ваши дырявые раковины? — заворчал моряк, выколачивая трубку. — Ну, поверните свои уши на три румба.
Матросы и кок уселись на связки каната.
Теплый ветер изредка доносил влажные брызги.
— Пусть кошка научится плавать, если с того времени прошло мало лет! — начал боцман.
Ганс Шютте вышел из своей каюты. Подражая истым морякам, он широко расставил ноги, похожие на бревна, облокотился о борт и с шумом вдохнул в себя морской воздух.
Ветер фамильярно трепал его куртку, а Ганс Шютте смотрел на него, если только на ветер можно смотреть, и усмехался, словно у него было что-то на уме.
Да, Ганс Шютте смотрел именно на ветер, на воздух, на морскую смесь кислорода и азота, которую с легким гудением продолжал вдыхать.
Вдоль палубы, постукивая косточками пальцев по деревянной обшивке, опустив голову с торчащей шевелюрой, шел невысокий человек.
Шютте вытянулся и громоподобно приветствовал его. Тот поднял усталое лицо с остренькой черной бородкой, молча кивнул.
Удаляясь, он продолжал постукивать пальцами о стенку. Если стена в каком-нибудь месте кончалась, он не обращал на это внимания, продолжая выстукивать свою дробь в воздухе.
Когда,
— Я очень извиняюсь, уважаемый repp Шютте, но не можете ли вы сообщить мне, через сколько именно дней после нашего приезда на остров следует ожидать прибытия товарных пароходов с людьми и грузом?
— Не раньше чем через десять дней, герр профессор.
— Ах, десять дней! Позвольте выразить вам свою благодарность!
Человек с бородкой вежливо раскланялся и, заложив одну руку за спину, а другой задевая за все попадающиеся предметы, продолжал свой путь.
До Ганса Шютте донесся раскатистый хохот матросов. Он прислушался.
— Пусть проглочу я морского ежа и он начнет во мне кувыркаться, если я не второй раз в жизни отправляюсь в такой проклятый рейс. Первый раз моим единственным пассажиром тоже был профессор. Он нанял мой моторный бот в Ливерпуле для увеселительной прогулки. Уплывали мы очень весело, тайком, ночью… и увеселялись до самой Арктики…
Ганс приблизился на несколько шагов:
— Эй, дядя Эд! Что вы тут врете про Арктику и ливерпульского профессора?
— Пусть язык мой заржавеет, как старый якорь, если вру, мистер Шютте. Мне очень не хотелось отправляться в рейс с одним-единственным пассажиром. Я знал, что у моего отца, старого шкипера, именно такой рейс и был последним. Однако мистер Вонельк заплатил мне вперед хорошую сумму, на которую можно было купить не одну бочку рому. А я, в конце концов, свободный моряк… свободный от лишних денег.
— Вонельк? — переспросил Шютте. — Англичанин?
— Нет, американец. Но он незадолго перед тем получил английское подданство. Кажется, как он говорил, это было нелегко. Будь я колесом на ухабистой дороге, если тут обошлось без дипломатических нот. Этот профессор Вонельк был ценной штучкой, что-то он знал такое, о чем стоило спорить дипломатам. В конце концов его уступили, как племенную лошадь.
— Вонельк? — глубокомысленно повторял Ганс. — Куда же вы его прокатили на боте?
— Я же вам говорю, сэр, в Арктику. До первой хорошей льдины… Пришлось ее искать на севере Баренцова моря, чуть ли не у самых берегов Земли Франца Иосифа. Там были уже советские воды, и мне было не по себе. Но когда мы увидели, наконец, ледяные поля, тут-то и началось самое необыкновенное. Пусть у меня вырастут вместо рук ласты, если мой пассажир не решил уподобиться тюленю. Он потребовал, чтобы я его высадил на льдину. Я готов был лопнуть от изумления, как глубоководная рыба на воздухе. Он забрал радиостанцию, которую захватил из Ливерпуля, теплую палатку, немного продуктов и все-таки перебрался на наиболее симпатичную льдину, согнав с нее огромного тюленя. На обратном пути я видел на горизонте советский ледокол…
— Словом, с вашей помощью он удрал от своих боссов, — усмехнулся Ганс. — У меня тоже был такой случай. Только посмешнее. Все затеял шельма-японец! Чтобы устроить побег одному слабоумному и безобидному человеку, он заставил меня с ним вместе вынести на носилках свинью…
— Свинью, мистер Шютте? — заинтересовались матросы.
— Ну, это было сорок лет назад. Только тогда этот японец смог сыграть на жалости Ганса. Теперь такой номер ни у кого не вышел бы!
— Расскажите, мистер Шютте, про свинью.