Пылающий остров
Шрифт:
Плотовщик упал на колени. Его огромный рот был открыт. Овцы шарахнулись к самой воде, жалобно заблеяли.
И тут — второй удар, еще страшнее… Избушку сорвало с плота, и она поплыла рядом со спинами овец. В воде мелькнула синяя рубаха…
Воздух, густой, тяжелый, толчком обрушился на Бакова. Его рука сорвалась, и он полетел с обрыва в воду.
Выплыв на поверхность, он увидел на реке водяной вал, похожий на высокий берег. Захлебываясь, Баков ловил ртом воздух…
Баков видел, как переломился пустой
Не запутайся бывший петербургский профессор Баков в бечеве, не вытяни его ангарцы за бечеву из воды — не произошло бы многих удивительных событий…
Костер ярко пылал. У огня, растянутая на кольях, сушилась парка Бакова. Ангарцы сидели молча. Каждый из них один на один вышел бы на медведя, в шитике не устрашился бы переплыть пороги. Кое у кого за плечами были и не такие дела; не боялись они ни бога, ни черта, но сейчас присмирели, когда повалило их наземь, — крестились.
У костра обсыхал и угрюмый плотовщик в синей рубахе, потерявший всех своих овец.
Баков сидел, прислонившись спиной к лиственнице. Сердечный припадок прошел, но левая рука ныла. Однако Баков уже гремел своим завидным басом:
— Божьим знамением попы пусть пугают, а вам, охотникам, только глазу да руке верить можно. А камни, что с неба падают, и увидеть и пощупать можно. Находят их немало.
— Чтой-то камешек этот, паря, больно велик сегодня, — сказал седой благообразный ангарец.
— Верно! — согласился Баков. — Нынче брякнулась о землю целая скала, не меньше той, что на дороге у нас стояла. Только упавшая скала, по вероятности, была железной.
— Не слыхивал про такие скалы, — сказал плотовщик. — А вот про черта слыхал.
— Падают железные скалы, — заверил Баков. — Редко, но падают. Раз в тысячу лет.
— А ты видел?
— След, что такая упавшая скала оставила, видел.
— Это где же, паря, ты его видел?
— В Америке. На съезд один ездил. Есть в Северной Америке каменистая пустыня Аризона. И место в ней есть — каньон Дьявола…
— Я говорил — черт, — вставил плотовщик.
— В ту пустыню тысячу лет назад упала с неба железная скала. Я купил у индейцев два ее маленьких осколка. Смотрел и воронку, что там осталась. С доброе она озеро, шириной больше версты. А глубина до ста сажен!
— Ого! — отозвался молодой таежник.
— Без пороха та скала взорвалась, как ударилась о землю, — продолжал Баков. — Летела она раз в пятьдесят быстрее, чем винтовочная пуля. Вся сила, которую скала в полете имела, сразу в тепло перешла.
— Известно, — сказал плотовщик. — Пуля в железо ударится — расплавится от тепла. Только, по-моему, это не скала была, а черт.
— А ты у черта рога щупал? — лукаво спросил Баков.
— Попадется, так и пощупаю, — ответил сибиряк.
— Больше версты воронка! —
— Наверно, не меньше, чем в Аризоне.
Плотовщик долго молчал, приглядываясь к Бакову, потом пододвинулся к нему:
— Ученый, я вижу, ты, мил человек, — почтительно начал он. — Бечева, видать, сердцу твоему не под силу. Пошто бы тебе нам грамотой своей не пособить? Давай подрядись ко мне. Мы с тобой наперед плотов на шитике сплавимся. Страховую премию за овец мне схлопочешь?
Баков даже сел, забыв про сердце. Плыть вниз по Подкаменной Тунгуске, мимо места катастрофы в тайге?!
Баков способен был юношески увлекаться. И когда профессор «вспыхивал», как говорили его былые сотрудники, то уж не знал удержу. Сутками напролет сидел в лаборатории, и его оттуда порой выводили под руки. А если не было вдохновения, неделями мог валяться на диване, ленясь подойти к столу.
Поднявшись во весь рост, он оказался почти на голову выше кряжистого плотовщика.
— Схлопочу тебе премию, хозяин! — заверил Баков. — Схлопочу, ежели доставишь меня к месту, где взрыв произошел, ежели согласишься вместе со мной кратер посмотреть.
— Смотреть — смотри. А я, паря, для опасности в шитике тебя обожду.
Баков хохотал. Хлопая таежников по спинам, торопил своего нового спутника.
Плотовщика звали Егором Косых. Он дивился на неуемного ссыльного. Но и сам заразился его нетерпением. Поручив своим помощникам собирать разбитые плоты, он принялся снаряжать шитик, имевшийся на одном из плотов.
Через час Баков и Косых, простившись с ангарцами, поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске.
Зашло солнце, наступили сумерки. Небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, а темноты все не было, и путники не останавливались.
— Что-то долго не темнеет, — удивился сибиряк, никогда не видавший белых ночей.
Остановились на привал, так и не дождавшись темноты.
— Тут уж, Михаил Иванович, твоя скала не при чем, — сказал Косых, смотря на освещенные без солнца тучи. — Говорю тебе, черт.
Ночью пошел сильный дождь, но все равно было светло. Пораженный профессор отметил, что желтовато-зеленые, иногда розовые лучи пробиваются через слой дождевых туч.
На третьи сутки шитик достиг Ванавары.
Три домика фактории ютились на высоком берегу. Здесь путники встретили первых очевидцев катастрофы. Баков сидел с тунгусами на берегу, угощал их табаком, рассуждал об охоте, о погоде и постепенно подводил разговор к интересующему его предмету.
Но старый тунгус Илья Потапович Лючеткан, с коричневым морщинистым лицом и такими узенькими глазами, что они казались щелками, неожиданно сам заговорил об этом: