Пылающий символ. Том 1

Князева Анна

– Елена, дитя, ты заботишься о нас так же, как когда-то заботилась твоя мать! – он принял из ее рук ольпу и распорядился: – Оставь работу, Давид. Дальше справятся без тебя.

Давид вытер руки и подошел к Елене.

– Salve!

– Здравствуй, Давид… – она опустила глаза. – Ты прячешься от меня уже месяц. Может быть, у меня вместо носа вырос клюв, как у аиста? Или я стала такой же толстой, как наша кухарка Дорсия?

– На это была причина. Я делал для тебя подарок. Идем! – он взял ее за руку и повел за собой.

У стены,

отделявшей кузницу от двора, стоял массивный стол с маленькой наковальней. Здесь сын кузнеца был полновластным хозяином.

Иосиф крикнул им вслед:

– Давид, мы уходим! За тобой – погасить горн и закрыть кузню!

– Хорошо, отец.

Давид подошел к столу, открыл небольшой деревянный ящик и вытащил сверток. Когда он развернул кусок льняной ткани, Елена замерла от восторга.

В руках Давида был гребень, похожий на драгоценную тиару. На нем в полукружии лучей из морских волн вставало солнце. В вечернем свете начищенная бронза сияла как золото.

– Это – тебе!

– Какая красота! Давид, я не видела ничего прекрасней! Ты – великий мастер!

Она развязала паллу, кинула ее на край стола и принялась укладывать тяжелые косы на макушке.

– Давай помогу! – Давид поддержал прическу, направил руку Елены с гребнем и отступил на шаг. – Да ты настоящая императрица! Могу ли я просить величайшей милости?

– Какой? – лукаво поинтересовалась она.

– Поцелуя!

Елена, смеясь, дружески чмокнула его в щеку, но он удержал ее за руку.

– Нет, не так! – Давид увлек ее за створку ворот, откуда со двора их не было видно.

Склонившись, он нежно коснулся губами ее щеки: один, другой раз, потом поцеловал в губы, совсем не так, как целовал отец. Елена замерла, закрыла глаза и отдалась новым ощущениям.

Внезапно раздался тонкий визгливый звук, как будто кто-то неумелый пытался играть на флейте. Елена вздрогнула и отстранилась.

Давид улыбнулся:

– Ливанский флейтист… Не бойся, это ветер завывает в трубе, – он обнял Елену, словно защищая от всех бед мира, и Елена прижалась, спряталась у него на груди, спасаясь от истинных и придуманных страхов.

Давид прошептал:

– Я люблю тебя, и всегда любил, сколько себя помню. Через год тебе исполнится четырнадцать, и мы поженимся. Я накопил денег, еще подкоплю, и мы уедем с тобой в Рим. Я стану ювелиром, мы разбогатеем!

– Но я не хочу в Рим! – запротестовала она. – Мне здесь хорошо!

В это время тревожно присвистнул ветер, поднял огонь в горне, и несколько искр упали на паллу Елены, другие опустились в ящик с углем и затаились на время.

Палла вспыхнула сразу. Подростки отшатнулись друг от друга. Давид сдернул со стола горящую ткань и затоптал ее на полу. Но в тот же миг загорелся кусок холста, в котором лежал гребень, и огонь перекинулся на ящик с инструментами.

Елена схватила ольпу и выплеснула остатки воды на огонь. Потом бросилась к огромному пифосу,

который был зарыт возле кузни. Давид опередил ее, он уже возвращался с большим войлочным ведром, полным воды. Через минуту огонь был погашен, и в наступившей темноте лишь слабо светились угли в тлеющем горне.

– Мне следовало загасить его раньше, – виновато пробормотал Давид.

Он выгреб угли в совок, Елена очистила стол. Не глядя друг на друга, они завершили уборку. Давид закрыл вторую створку ворот, но вдруг из ящика с углем взвилось высокое пламя. Огонь мгновенно перекинулся на деревянные полки, и в кузне выросла неукротимая полыхающая стена.

Елена и Давид бросились к пифосу, но пламя разгоралось сильнее и жарче. «Ливанский флейтист» издевательски просвистел в трубе, и языки пурпурного пламени взвились до самых балок, на которых лежала черепица. На них пахнуло губительным жаром, и Елена бросилась к таверне, где были отец и помощь.

Теодор посматривал на вход, гадая, что задержало дочь. Обычно в это время она сидела за стойкой и вела расчеты с гостями. Но когда Елена появилась на пороге таверны, он в первое мгновенье не узнал ее. Над перепачканным лицом дочери сверкала корона, а мокрая одежда облепила все тело.

Они встретились глазами, и Елена крикнула:

– Отец! Кузница горит!

Модест Юстус первым бросился к выходу с оглушительным рыком:

– Давай сюда топоры!

Во дворе его догнал Теодор и вручил топор. Они добежали до горящей кузницы, Теодор оттолкнул Давида и с отчаянием замер, глядя, как огонь лижет створки ворот.

Голос вигила вырвал его из оцепенения:

– Строй людей в цепочку от нимфеума! Быстро передавайте воду сюда! – крикнул он и принялся рубить деревянный столб, поддерживающий крышу горящей кузницы.

Теодор приказал рабам и подоспевшим постояльцам встать в цепочку. Они стали передавать из рук в руки ведра и кувшины с водой. Сам Теодор отыскал еще один топор и взялся рубить второй столб.

Не прошло и минуты, как черепичная крыша рухнула, похоронив под собой кузницу и огонь. Рабы растащили по сторонам еще полыхавшие створки ворот и пролили их водой. Потом залили языки пламени на обломках кузницы. Пожар был потушен, теперь над развалинами поднимались лишь струйки дыма и пар.

Теодор подошел к перепачканному сажей Иосифу и положил руку ему на плечо:

– Завтра на рассвете возьмешь рабов и вытащишь из-под завала то, что можно спасти. Потом начинай восстанавливать кузню.

– Прости меня, хозяин, – Иосиф опустил голову. – Не доглядел.

– Пожар в твоем ремесле – не редкость.

К кузнице с кувшином прибежала Елена и стала щедро поливать оливковым маслом ожоги у пострадавших. По счастью, их было немного. Толпа из постояльцев и домочадцев начала расходиться. Все громко обсуждали подробности пожара, воздавая должное вигилу Модесту Юстусу.