Пылкие мечты
Шрифт:
– Сначала я поцелую тебя… а потом ты меня.
Дэвид был не в силах удержаться от того, чтобы не коснуться ее. Он нежно провел рукой по ее густым бровям, затем его палец скользнул вдоль ее носика и снова коснулся губ. Дэвид почувствовал, как у Гвинет перехватило дыхание. Хороший знак.
Отвернувшись в сторону, она на несколько секунд избавила себя от его домогательств.
– Ты был слишком пьян прошлой ночью и по ошибке принял меня за другую.
Он улыбнулся:
– Зато теперь я трезв.
Дэвид дотронулся губами до ее губ. Она не сопротивлялась. Он выпустил ее руки, наклонился и поцеловал ее снова – на этот раз поцелуй
И Дэвид взял то, что она ему предлагала. Он крепко поцеловал ее, но поначалу ее ответ был робким. Но по мере того как он осыпал Гвинет поцелуями, она постепенно становилась отважнее. Наконец она обхватила руками его шею и страстно прижалась грудью к его груди. Тихий стон в груди Гвинет возбудил Дэвида, тело его напряглось. Мягко запустив пальцы в ее волосы, он отбросил их назад.
Они лежали затаив дыхание. Усилием воли Дэвид заставил себя думать о чем-нибудь другом – но только не о том, как его возбужденное тело лежит между ее раздвинутых ног, только не о том, как ее грудь полностью умещается в его ладони.
Он жаждал обладать ею.
Но сначала он должен был задать ей один вопрос, который неотступно вертелся у него в голове:
– Все-таки кто тот мерзавец, который подбил тебя на побег? Не его ли ребенка ты носишь?
Тело Гвинет сразу напряглось, и она попыталась его оттолкнуть, но он удержал ее.
– Нуда, да! – горячо произнесла она, отвернувшись. – Ребенок появится на свет через месяц.
– Не шути так со мной, Гвинет, – произнес Дэвид чуть более резко, чем намеревался. Он повернул ее лицо к себе, чтобы увидеть ее глаза. Его голос прозвучал мягче. – Пожалуйста, ответь, для меня это очень важно.
– И ты поверил бы чему угодно, что бы я тут тебе ни наговорила?
Он нежно убрал с ее бровей непослушный локон и повернулся на бок. Теперь, если бы она захотела встать, ее уже ничто не удерживало.
– Если что-нибудь настолько же важное, как это, – спокойно произнес он, – то, конечно, я бы поверил тебе.
Гвинет тут же приподнялась. Не глядя на него, она раздраженно смахивала соломинки с рукавов и подола платья. Расправив юбки, она встала.
– Ответ один – нет! – бросила она через плечо. – Никакого ребенка я не ношу.
Свечи давно погасли. Окно было широко распахнуто. Только лунный свет освещал ее комнату, ярким пятном ложась на пол рядом с кроватью.
Гвинет вернулась в тот же самый номер, из которого недавно хотела убежать. Она лежала на узкой, отжившей свой век кровати, а внутри ее боролись самые разные чувства.
Дэвид тоже был здесь. С постели она хорошо видела, как он улегся возле дверей, расстелив на полу тонкое одеяло. Куртку он снял. Его рубашка была расстегнута, открывая загорелую кожу и волосы на груди. Одну руку он положил под голову, а взгляд его уперся в балку на потолке.
Он ее очень смущал. Она хотела его ненавидеть. И для этого он дал ей немало поводов. Например, несмотря на все ее возражения, он бесцеремонно вмешался в ее дела. Но зато как он целовал ее ночью! Конечно, это произошло только потому, что он слишком много выпил вина. Но ведь он знал, кто лежал с ним рядом. Он знал, кого он целовал! Гвинет не была равнодушна к нему, и это обстоятельство заставляло ее сгорать от стыда и волнения. Те несколько минут, когда они вместе лежали на соломе и ссорились, возможно, были самыми волнующими мгновениями в ее жизни.
Однако его вопрос отрезвил ее и вернул на землю. Гвинет спокойно могла солгать, что ребенок у нее от другого мужчины. В самом деле, если бы ей удалось соврать убедительно, то Дэвид мог бы проводить ее до Гретна-Грин, чтобы самому удостовериться в том, что она действительно вышла замуж за сэра Аллана. Но она была не в силах пойти на такой шаг.
Гвинет понимала Дэвида; она уважала законы его семьи. Она знала, как много довелось испытать его родственникам и сколько страданий они вынесли. Она не могла солгать ему, так же как не могла стать причиной нового скандала в их семье. Ведь и так на их долю за последнее время выпало немало неприятностей и бед. И причиной была Эмма.
Дэвид повернулся на бок и увидел, что она не спит.
– Ты что, не можешь заснуть?
Она отрицательно покачала головой.
– Почему?
– Ты слишком громко храпишь.
Он улыбнулся:
– Я знаю прекрасное средство – око поможет нам скоротать время…
По телу Гвинет разлилось манящее тепло, которое с дразнящим покалыванием и жжением добралось до ее интимного местечка между ног. Она свернулась калачиком и быстро натянула простыню до самой шеи.
– Спасибо, обойдусь. – Она сделал вид, что зевает. – Я и сама прекрасно справлюсь.
Закрыв глаза, она услышала, как он хмыкнул. Через несколько минут она расслышала, как он повернулся на спину. Гвинет осторожно открыла глаза. Он лежал, снова уставившись в потолок.
Его надо было только чуть-чуть поощрить. Как сильно она любила бы его, если бы он…
Нет, сказала она себе, ворочаясь и пытаясь не замечать будоражащую боль внутри. Она понимала – это было желание, и с каждым уходившим часом, даже с каждой пролетавшей минутой ей казалось, что оно все растет и растет.
Подобное чувство она пыталась описать в отдельных эпизодах своих рассказов. Но она и предположить не могла, насколько приятно это чувство в реальной жизни. Она никогда не думала, что желание любить может быть таким сильным.
Через несколько лет пребывания в Лондоне она познакомилась с людьми, хорошо знавшими Августу Дуглас, графиню Кэверс, женщину приятную, но с экстравагантными манерами. Она посещала многие общественные собрания, но, помимо этого, у нее было множество друзей, сопровождавших ее на приемы, на которые она одна просто не смогла бы попасть. О положении Августы в высшем обществе можно было судить хотя бы по тому, сколько писем с выражением соболезнования она получила после смерти в прошлом году своей дочери Эммы – как она тщеславно уверяла, их количество перевалило за пятьсот. Но чем Августа гордилась больше всего, хотя никогда открыто этим не хвасталась, – так это своей осведомленностью по части всего, что происходило в свете. От Лондона до Бата от ее внимания не ускользало ни одно событие. Роль ее надежных осведомителей играла вымуштрованная ею лично прислуга – ее глаза и уши, – приученная немедленно доставлять ей все сплетни и слухи. Люди болтали, слухи распространялись, и можно было не сомневаться в том, что даже самые невероятные и удивительные из них не минуют ее ушей. Ей льстило, что леди Норт, жена премьер-министра, однажды сказала одному из своих близких друзей, что если бы леди Кэверс заключила союз с французами, то старый жирный Людовик никогда не утратил бы Квебека. В самом деле, это был очень лестный отзыв.