Пыльные окна
Шрифт:
Я криво усмехнулся. Хотя бы пешком не придется бегать, как в прошлый раз. Уже хорошо.
А вот мобильник мне не полагается. Специфика работы.
— Что это за место? — спросил я.
— Увидишь все сам. Приедешь и разберешься на месте.
Я потер щеку. Не мешало бы побриться.
— Тогда я забегу в квартиру, захвачу свои…
— Нет, — оборвал старик. — Ты отправляешься в указанную точку прямо сейчас, Алексей. И на старой квартире больше не появляться.
Хорошее начало.
Что, интересно,
— Ну, спасибо большое.
— Не за что. Помни, ты должен вести себя крайне внимательно. Осторожно. Думаю не надо объяснять, почему?
Я машинально прижал левый локоть к боку. Туда, где прятался под курткой, свитером и футболкой, неровный выпуклый шрам.
Может, мне стоило умереть тогда? Было бы гораздо проще. Гораздо проще и гораздо лучше.
— Не надо объяснять. Что еще?
— Как приедешь на место, не спеши сразу действовать. Осмотрись, отдохни, — старик оглядел меня так, как филателист оглядывает случайно подвернувшуюся малоценную марку. — Выглядишь ты погано. Ты похож на раздавленного червяка, Алексей. Мне это не нравиться. Сначала соберись и приведи себя в порядок. Потом начинай действовать. Ты снова в игре.
Мне захотелось заорать на него.
Заорать, брызгая слюной и обкладывая его матерной бранью, вцепиться в воротник, с размаху ударить его, по самоуверенному его высокомерному лицу, по этому его тошноту вызывающему неизменному аристократическому лику. И чтобы кровища брызгами хлестнула по его аккуратной окладистой белой бородке! Вмазать от души! И бить, бить, бить его…
Я кивнул.
Возможно, он прочитал мои мысли.
Старик задумчиво поддел носком безупречно начищенного ботинка сухой желтый лист.
— Есть подозрения, — сказал он негромко. — что Максим теперь по другую сторону баррикад.
— Бред! — я повернулся к нему. Ярость, зародившись яркой вспышкой, сразу спала, и ей на смену пришла вязкая апатия. — Ведь это же полный бред! Как вы вообще могли такое предположить?!
Он ничего не сказал в ответ.
— Это же Максим, — добавил я, сдавленно усмехаясь. — Это же не я.
Старик посмотрел на меня. Со смесью отвращения и жалости.
— Знаю, — жестко бросил он. — Но мы не можем отметать и такой вариант. Самое плохое в том, что место, куда ты сейчас направишься, контролируется… м-м-м… скажем так, конкурентами нашей конторы.
Ах, вот оно что. С этого и надо было начинать.
— Ясно, — я встал со скамьи. Молодцевато прищелкнул каблуками. — Разрешите идти?
Он скривился, как будто откусил изрядный кусок от лимона:
— Хоть в этом ты не изменился, Алексей…
И в глазах его промелькнуло что-то прежнее. Из тех еще
Мне не хотелось вспоминать.
— Я надеюсь, ты сможешь взять себя в руки, — добавил старик. — Удачи, Леша!
Он подмигнул мне, поднялся со скамейки.
Запахнув пальто, размеренным пружинистым шагом бодрящегося пенсионера направился к ожидавшей его шикарной машине.
Я смотрел удаляющемуся старику в спину, сжимал в руках выданный им пакет, нервно барабанил по нему пальцами. И беззвучно твердил самому себе, не веря в то, что говорю: ты в игре, парень, ты снова в игре.
Терпеть не могу рейсовые автобусы.
Вместе со мной, облепив все соседние сиденья, ехали какие-то шумные студенты. Всю дорогу они трепались, слушали музыку с мобильных, чпокали пивными банками и переставляли с места на место сложенные этюдники. Надо полагать, они ехали на пленэр, запечатлевать левитановскую «золотую осень».
Осень за окном была вовсе не золотой, а рыже-бурой.
Яркие огненные всполохи облетающей листвы изредка проскальзывали в однотонной бурой грязи и слякоти. Вспыхнув, терялись в ней, оставляя ощущение сумрачной тоски.
Мне не хотелось смотреть ни на эту рыже-бурую осень, ни на студентов.
Хотелось уснуть, забыться сном, а там — будь что будет.
Но дружный хохот и периодические вскрики всю дорогу мешали мне отключиться.
Скрестив руки на груди и зарывшись носом в шарф и поднятый воротник куртки, я мрачно смотрел в окно.
Оконное стекло было пыльным изнутри.
У тех, кто ездил в этом автобусе до меня, видимо не было никакой охоты пялиться в окна. Поперек горла им, наверное, стояло то, что можно было увидеть за ними.
Я потер пыльное стекло пальцами, вытер с них пыль о джинсы.
Снаружи окно автобуса быстро покрывалось пеленой дождевых капель.
Мимо дороги проносился, словно в унылом сне, однообразный подмосковный пейзаж.
Пустые поля, лесополосы, мачты ЛЭП, перекрестки, посты ДПС, бензоколонки, придорожные кафешки и шашлычные, строительные рынки, потемневшие от времени и дождей низенькие заборы и домики садовых товариществ, обшарпанные серые здания и ангары, и снова лесополосы, поля, столбы…
Глядя на все это, я, наконец, задремал, провалился в вязкий сон без сновидений.
Лишь когда кто-то начал тормошить меня за плечо, я вздрогнул, заполошно огляделся и понял, что прибыл на место.
Моя остановка была конечной.
С улыбкой кивнув сердобольному морщинистому дедку, который меня разбудил, я вышел из автобуса.
Тут же я едва не провалился в глубокую лужу, которая затопила остановку, подмывая мутными волнами покосившийся шест с желтой табличкой.
Точка моего назначения была видна отсюда невооруженным глазом.