Пьющие ветер
Шрифт:
На другом берегу была Мабель с каким-то парнем. Люк никогда его не видел. Даже если она уже и рассказывала о своих приключениях, дразня брата, для него эти приключения не существовали, они просто не могли существовать. Он считал, что то, что она дарила ему, она не могла дарить никому иному. Не только руку, а то, что ему как раз было нельзя. Его вывернуло от того, что он увидел, от их общего удовольствия, Люк думал, что, несмотря на все рассказы сестры, такого был достоин только он один. Когда боль стала невыносимой, он начал ползать в осоке, задерживая дыхание, чтобы его не вырвало от запаха. Он отполз на какое-то расстояние, затем поднялся на ноги и стал бегать по лесу, зигзагами, между стволами, как суеверный человек, спасающийся от
Марк и Матье пошли к виадуку. Люка и Мабель там не было. Они долго ждали, не говоря ни слова, надеясь, что брат с сестрой вот-вот появятся, чтобы с ними повисеть. Разочарование постепенно сменилось беспокойством, и когда наступил вечер, Марк сказал Матье, что лучше вернуться домой, что что-то случилось. Матье согласился, и они отправились обратно.
Когда они подошли к дому, то услышали пронзительный голос матери. Они бросились вперед и увидели Мабель внизу лестницы, она держала в руках чемодан и небольшую сумку. Марта стояла на крыльце, поднимая и опуская руки, хлопала себя по бедрам, как будто гвозди забивала, изрыгала слова, которые могли бы загнать демона обратно в преисподню. Люк был дома, стоял у окна. Он наблюдал за сценой, зажав уши руками и широко открыв глаза и рот, он прижимался к стеклу, поэтому оно запотело, и его жуткое лицо на секунду исчезло. Эли и Мартин еще не вернулись.
Лицо Мабель как будто прорезали бороздки, как будто каждая гадость, которую продолжала произносить ее мать, оставляла след. Она отвернулась, чтобы не видеть Марту. Но заметила братьев, которые замерли у входа, в глазах у них застыл немой вопрос, который не требовал ответа. Она подошла к ним, вымученно улыбнулась — это было тяжело. Мальчишки переглянулись, ища взглядом того, у кого хватило бы смелости наконец что-нибудь сказать. Все молчали, потому что не могли помешать происходящему, потому что не желали осознавать, что же на самом деле происходит у них на глазах, прямо здесь, у дома, на исхоженной прямой дорожке. Они просто не хотели верить в происходящее. Они застыли от страха, и вечерний колючий ветер обдувал их тела.
Мабель в последний раз оглянулась на мать, без всякого презрения, и взгляд ее был полон жалости. Марта же не захотела воспользоваться случаем и что-то изменить.
— Проваливай, будь ты проклята... будь проклята... — повторяла она.
Мабель подошла к калитке, повернула щеколду.
— Я вам все объясню, главное, не волнуйтесь, мы скоро увидимся, присматривайте за Люком, вы ему нужны, — сказала она братьям.
Мабель не остановилась. Они смотрели, как сестра уходит в своем белом хлопковом платье, а затем исчезает, как будто во сне, и очнулись только после того, как сами зашли во двор, и, как только ступили в дом, сон превратился в кошмар.
Марта только что отреклась от дочери, после того как Люк, обезумев от ревности, сообщил ей, что видел у реки. Как только Мартин вернулся, она все ему рассказала. Он попытался успокоить ее, говорил, что выгонять дочь — наказание слишком суровое. Она спросила мужа, не на стороне ли он дьявола, и Мартин опустил глаза, не осмеливаясь больше перечить. То, с чем должна была бороться его жена, казалось, овладело ею прямо сейчас. Узнав об уходе Мабель, Эли, в свою очередь, захотел ее защитить. Марта холодно его выслушала, а потом сказала, что, если ему что-то не нравится, пусть идет жить в другое место или отправляется на тот свет, что, возможно, пришло время перестать им мешать. Старик ничего не ответил. Его взгляд переходил от дочери к зятю, как будто он хотел дать ей последний шанс передумать, а ему — заступиться наконец за дочь, пусть хоть подерутся, если надо. Эли знал: что ни скажи, Марта только еще больше разозлится. Если бы он хотя бы на секунду допустил, что его слова что-то изменят, он бы заговорил, но это было бесполезно, и молчание
Мабель ушла, и Марта ни разу не упомянула о ней, как будто ее никогда и не существовало. Как забыть о пережитом позоре, и все из-за этой гулящей девки. «Гулящей». Марта удивилась, почему раньше не использовала это слово. Вечером она поставила тарелки чуть дальше друг от друга, так что все было выверено, пустого места за столом не осталось, вот такая маленькая хитрость. Она решила стереть все следы этой девчонки, которой даже собственное имя не нравилось. Марта думала — с глаз долой, из сердца вон.
Эли всегда надеялся, что для Мабель наступят лучшие времена, но не таким же образом, не так быстро. Для Люка отсутствие Мабель стало еще более невыносимым, когда он осознал всю свою ответственность. Его тайна теперь была только его тайной. Что касается Марка и Матье, уход сестры заронил в их сердца странные семена, и эти семена гнева совсем скоро прорастут. Каждый по-своему осознавал, что их общее детство только что закончилось, как будто им ампутировали ноги или руки, и что, если они когда-нибудь решат обрести свободу, им придется прихрамывать, чтобы добраться до нее.
Плоть повсюду, она везде. Сердце лишь обманка, преувеличение, лишь жизненно важный насос, более или менее отрегулированный механизм, иногда не срабатывающий вовремя. Мы не знаем, где оно: чуть правее, немного левее? Плоть же ищет другую плоть. Сердца остаются на расстоянии. Не могут дотронуться друг до друга. Они как жители пограничных селений, границу которых охраняет злая собака. Сердце внутри, плоть же снаружи. Плоть свободна, склонна к измене, непостоянна. Плоть питается, уплотняется при контакте с другой плотью. Плоть предпочитает быть нагой, живой, через плоть постигается миг, плоть можно ранить, но можно и вылечить, плоть хочет, желает постоянно. Плоть умоляет о ласках. Не придумали еще слова, чтобы рассказать о том, как свободна, как аморальна плоть. Сердце — скучный старый мудрец. Плоть — то ли бог, то ли дьявол.
Эли был прав: Мабель была не просто лучиком, она была целым солнцем. Она наполняла семью своим светом и теплом. Братья любили ее просто потому, что она была. Марк и Матье давно знали, чего требует ее плоть. Они не осуждали сестру, сдерживали свою мимолетную ревность, поскольку знали, что она вернется, чтобы сиять для них. Мабель принадлежала им. С ней и жизнь с родителями становилась легче, сестра была другой, близкой им, и кровь их бурлила.
Теперь, когда она ушла, братья ужасно скучали. Они смотрели, как она тихо уходила по пыльной дорожке, и растущая дистанция увеличивала и их страх. Когда Мабель исчезла, страх превратился в ужас; ужас заполнил пространство, которое она занимала, землю, по которой она ступала и которая не сделала ничего, чтобы сохранить ее следы. Когда пыль улеглась, Марк и Матье вошли в дом, как будто после перестрелки, которую они проспали. Что касается Люка, то с этого момента Мабель не будет гнездиться у него исключительно внизу живота, она будет сжирать его изнутри, изнурять мечтаниями.
Когда они висели в пустоте, единственной целью Матье и Марка было приблизиться к горизонту, хотя бы на длину веревки. Для Мабель же это было лишь шагом на пути к раскрепощению. Веревка быстро стала слишком короткой. Ее, конечно, вначале подтолкнули, но больше всего она хотела пуститься по новой широкой дороге в путешествие к личной свободе.
На следующий день братья попытались избежать удара судьбы, отправившись к виадуку в надежде на то, что сестра вернется. Люк шел волоча ноги. Он не хотел идти, но братья не оставили ему выбора. Он ничего не сказал им о своем предательстве.