Пьющий души
Шрифт:
— Откуда такое уменье? — проговорила Настя взволнованным шепотом.
— А наш скромняшка тебе еще не рассказывал? — уточнил Тимур. — У него папа шеф повар и хотел, что бы сын пошел по его следам. А мать и дед, сами спортсмены легкоатлеты, видели в Мишке только мастера спорта. Ну, у них долго не утихали споры. В результате сошлись на том, что спорт это замечательно, но если Мишка ничего не достигнет к 25-ти, то уйдет в повара. Но папка все равно учил его помаленьку. Вот и научил, классно выходит. Как говориться: талант не пропьешь!
— Хорошо,
— Что бы иметь стабильный заработок в подземных переходах больших городов! Ай!
Тимур успел увернуть от брошенной прицельно луковицы.
— В шеф-повара бросать продуктами нельзя, без ужина останетесь. Ай!
Вторая луковица пролетела у уха и врезалась в стенку.
— Ладно, тетенька, не бейте! — жалостливо заголосил Тиму. — Будет вам ужин часа через пол.
— Вот и славненько, — Станислава довольно потерла лапки, — Тогда я в душ!
— Так уж и быть, подглядывать не буду, — пообещал Тимур и ехидно добавил, — Что я там не видел! Ай!
От третьей луковицы увернуться не получилось.
— Хорошо вам, — Настя вздохнула, и подтянула колени к груди и обхватила их руками. — Родители думали о вашем будущем, переживали, надеялись, что вы чего-то добьетесь. Станиславу хотели видеть музыкантом, Мишку — поваром или мастером спорта. А у тебя, Тимур, о чем родители мечтали?
Настя проговорила это без задней мысли, поддавшись общему настроению легкости и теплоты. И лишь натолкнувшись на странный взгляд Мишки, поняла какую глупость сморозила, ойкнула и зажала рот рукой.
— Прости, — проговорила она виновато, — Я не хотела… Я совсем забыла…
— Да ладно. Ты же не виновата, что мой отец оказался такой сволочью, что для матери стало важнее спасать мое будущее, а не фантазировать на темы: «Кем будет мой сын, когда подрастет».
Ни голос, не шутливы тон его реплик не изменился, в глазах его опять плавал зеленый лед. И под этим пронзительным взглядом Настю пробрала дрожь, как бывало уже не раз. Вот только в этот раз она не захотела прятаться, сжимаясь в комочек, а решительно встала и, подойдя совсем вплотную, мягко дотронулась до его руки.
— Правда прости, — тихо, но твердо проговорила она, заглядывая снизу вверх в его глаза. — Я всегда считала, что произошедшее со мной страшнее, чем все, что может случиться с кем-то другим. Но даже если это и так, про боль других забывать не следует. Ведь для каждого его страдания самые страшные. Мой отец тоже был не подарок, но я его хотя бы знала… И он не всегда был таким…. И мама… Прости…
Она окончательно запуталась, в том, что хотела сказать, но по таящему льду его глаз, поняла, что смогла донести, о чем думала.
— Ладно, не будем о грустном, — он взъерошил ее кудряшки и улыбнулся.
Настя
— А знаете, какой мне смешной сон приснился? Мне снилось, будто я очень толстая женщина. Все время сижу на диете. И вот я бегу по темной и совершенно пустой улице, а меня преследуют холодильники. Они выпрыгивают из кустов, падают с деревьев, выбегают из подворотен, догоняют сзади. И кричат не переставая: «Открой нас! Опустоши нас!»
Настя чуть нервно хихикнула, Мишка вообще никак не отреагировал, продолжив мерно стучать ножом по доске.
— Да, не особо смешно, — виновато развел руками Тимка. — Мне в обще последние ночи такое врется, будто чужие кошмары подсматриваю. Вот только хозяевам снов, наверное, страшно было бы, а мне смеяться хочется. Мишка, а тебе что-нибудь интересное снилось?
— Да так, — вроде бы спокойно, но каким-то не вполне своим голосом проговорил Мишка, — сумбур какой-то. Ничего особенного. Ай! Черт!
Настя побледнела еще больше, чем Мишка, который неосторожно полоснул себя бритвенно острым ножом по пальцу и рассек мясо практически до кости. Кровь собралась в открывшейся щелки густой крупной каплей, замерла, сорвалась и разбивалась о поверхность стола. Следом полетела другая.
— Ну вот, а говорят — талант не пропьешь, — Тимур сгреб кухонное полотенце и подлетел к Мишке, который словно завороженный смотрел на ранку и ничего не предпринимал. — Настя, ты-то что замерла. Быстро в комнату, я там, на стене, аптечку видел. Живо.
И, как только за Настей захлопнулась дверь, поинтересовался у друга:
— Миш, что с тобой? Ты как проснулся сам не свой. Хотя даже нет… Как из деревни уехали…
Друг посмотрел на него с какой-то отрешенной обреченностью, но ответить все рано ничего не успел, вернулась Настя. В руках она держала большую бутыль с перекисью, вату, бинт и йод. В глазах застыли слезы. Тимур уступил место сестре милосердия, а сам уселся на соседнюю табуретку. Настя обильно полила на рану перекисью, приложила марлевый тампон и плотно примотала его бинтом.
Все это время Мишка смотрел в ее лицо, полное искренней заботы, а видел совсем другое — холодное, с брезгливо поджатой нижней губой, таким оно было в недавнем кошмаре, за мгновение до решающего удара ненавистного противника. А когда хрустнули позвонки, и он перестал чувствовать свое тело, та Настя из сна равнодушно развернулась и ушла, не оглянувшись ни разу, сквозь обезумившую от крови толпу, что неистово кричала: «Убей! Убей!». Этот сон не давал ему покоя с самого пробуждения. И только сейчас, глядя ее на едва сдерживаемые слезы, его, кажется, начало отпускать.