Р26/5/пси и я

Коуни Майкл Грейтрекс

Да, я действительно чувствовал это, но я хотел жить. Мне было всего тридцать, и впереди у меня была целая жизнь. Ей было сорок, она была одинока. Это уродовало ее душу и тело, пока она не оказалась на планете, где одиночество в принципе невозможно...

— Ну давай, — сказал я настолько мягко, насколько смог, — давай улетим.

Я встал и потянул ее за собой. Прижал ее к себе на мгновение, прежде чем мы добрались до лестницы. Даже в нашем противостоянии мы, казалось, были двумя половинками единого целого. Я торопился, должен признать. Хотелось убраться с этой планеты прежде, чем передумаю. Мы начали карабкаться наверх. Я впереди,

а Гертруда, вцепившаяся в мой пояс, на две ступеньки позади меня. Оглядываясь назад, думаю, это был весьма странный способ восхождения. Но уверяю вас, доктор, по-другому было нельзя. Сейчас, когда решение было принято, мы еще больше нуждались во взаимной поддержке и в физическом контакте друг с другом. Мы поддерживали этот контакт в течение нескольких дней, исключая эпизод среди деревьев. Мы не могли иначе. И я забыл про наш рассчитанный на одного человека шлюз. Теперь мы стояли на платформе в десяти метрах над землей. Мысль, что придется расстаться всего на несколько секунд, приводила в ужас, вызывала почти физическую боль. А тут нужно было продержаться как минимум две минуты, чтобы по очереди войти в корабль. Помню, что успел оглянуться на долину: мягкая зелень травы, тянущиеся к нам деревья. Казалось, над горами стоит туман. Должно быть, там шел дождь, и я вспомнил ритмичные звуки растений-насосов, качающих влагу, чтобы напоить почву. Я думал о них с любовью и, кажется, плакал.

В конце концов, я открыл люк, втолкнул Гертруду внутрь и захлопнул дверь. Затем я вытянулся на нижней ступеньке, чтобы предаться самому невыразимому отчаянию, которое когда-либо знал. Толщина металла отделяла от меня половину моего бытия — это ощущение было настолько невыносимо, что я бросился на дверь люка. Я бросался на дверцу снова и снова, бился в гладкий металл и кричал от одиночества. И люк открылся. Гертруда снова была в моих руках. Она плакала.

— Я не могу этого сделать, Алек, не могу. Это не планета, поверь мне. Это я, я не могу расстаться с тобой даже на миг!

Через некоторое время безумие словно отпустило нас. Мы стояли на платформе, держась за поручни. На лице Гертруды были слезы. Думаю, она уже тогда знала, что должно произойти.

— Теперь моя попытка, — сказал я и ступил в шлюз. Стал закрывать за собой дверь, глядя на ее лицо в сужающейся щели люка, держа за руку до самого последнего момента... Потом наконец отдернул свою, и дверь, щелкнув, захлопнулась.

Вы, доктор, наверное, уже догадались... И я не смог этого выдержать. Как только люк распахнулся, она была там, ждала меня, протягивая ко мне руки.

— Держи мою руку, любовь моя! — закричала она, и я вцепился в ее пальцы, затем в ее руку и практически вывалился из люка. Мы покатились по платформе, сжимая друг друга в объятиях. Рыдая, я поцеловал ее в щеку, потом оттолкнул ее и опустил руки. Поручень был очень низкий... В падении, за мгновение до удара о землю, она обернулась. И осталась лежать без движения. Она не кричала, падая. Я не слышал, но в мозгу будто ветер прошелестел: «Алек». Всего один раз.

Комментарий.

Это сложный случай. Пресса, наверное, будет настаивать на том, что главный преступник — это наркотик, сформировавший параллельные реальности в мозгу подзащитного. Этот феномен одновременного, параллельного течения шизофрении часто испытывают те, кого лечат наркотическими препаратами, использующимися в медицинских целях для подавления депрессивных расстройств. В ретроспективе

пациент бессознательно выбирает наименее неприятный вариант переживаемой им реальности и помнит только его. Но раньше никогда не вставал вопрос об убийстве.

Нужно отметить, отношения между подзащитным и его матерью, с ее эгоистично-собственническими приоритетами, были своеобразными. Думаю, наиболее изощренные пассажи в его показаниях могут привести к интересным умозаключениям на этот счет. Во время задержания он сказал: «Ради бога, не посылайте туда никого. Я все вам расскажу. Мне пришлось убить ее, чтобы освободиться».

В свидетелях самого убийства недостатка нет: в 12:10 пополудни 23 сентября 2086 года около шестидесяти людей видели, как Алек Нэш и его мать Гертруда боролись на ступеньках станции монорельса. Они дали показания, что жертва пыталась препятствовать сыну зайти в вагон монорельса, и в отчаянии Алек Нэш столкнул ее вниз со станционной платформы. Она упала с высоты десять метров, последовала немедленная смерть в результате перелома шеи. Он запрыгнул в вагон монорельса, который уже начинал движение, и был задержан на станции Дорчестер в момент пересадки в другой вагон.

Мы знаем, какую реальность помнит Нэш, но вот какую из них он переживал в минуты совершения преступления? Это важный момент. Пытаясь прояснить его, я спросил, когда было совершено убийство. Он ответил безо всяких колебаний: «Примерно 23 сентября 2086 года но стандартному календарю». Я пытался заставить его вспомнить точное время, но он сказал, что не знает: «Цузам вращается быстрее, чем Земля. Наши часы были там бесполезны». Надо отдать ему должное, он вполне последователен. Последователен настолько, что интересно будет почитать отчет о предварительном исследовании в секторе «Г» — именно так, я уверен, вскоре начнут называть эту область космоса.

Адам Уайт

12 декабря 2086 г.

Погонщики айсбергов

Хлесткие порывы ветра со свистом разбивались о шлем Скандера, стоящего на глыбе ослепительно блестящего кантекского льда. У его ног вились змейки мелкого рассыпчатого снега. Несмотря на густой мех, Скандер дрожал и нервно переступал с ноги на ногу, наблюдая, как два землянина в неуклюжих перчатках колдуют над своими приборами.

Тот, что пониже, старший, произнес:

— Там, внизу, определенно есть след. Прямо под нами, футов триста, я думаю. Большой след.

— Ты уверен? — насмешливо спросил другой, высокий. — Мы будем выглядеть глупо, Эркеленс, если выйдем в море на пустой льдине.

— Росскид, я перегоняю лед уже несколько лет, — ответил Эркеленс терпеливо, — и у меня достаточно опыта, чтобы распознать след. Видишь тень? — Он показал на экран, и земляне склонились над прямоугольным ящиком. — Это ледовый червь. Ярдов четыреста длиной. Хороший червь!

Росскид сухо усмехнулся:

— Может, ты еще скажешь, с какой стороны у него голова?

Эркеленс обвел взглядом ослепительное снежное поле, сливающееся вдали с голубым туманом плавающих полярных айсбергов. Обернувшись, он посмотрел в сторону серого с серебром сурового океана, несшего от самого горизонта волны, исчезающие из виду всего в сорока ярдах от них за краем ледовой скалы. Потом вернул взгляд на экран и показал пальцем.

— Голова там, — уверенно произнес он. — К северо-востоку, против течения.