Раб Петров
Шрифт:
На этот раз он сделал всё, что мог, сосредоточился, все мысли свои направил на силу камня… Как же давно ему не доводилось управлять волшебным изумрудом! Андрюс ощущал одновременно восторг, ужас, торжество – однако теперь он строго-настрого запретил камню убивать! Он не возьмёт больше ни одну жизнь задаром, будь то человек или животное.
Шквал изумрудных искр выстрелил в разные стороны, рассыпался по снегу, одежде, лицам присутствующих… Купец слепо замахал руками, закрыл ладонями глаза; стражники попадали с испуга на зады, кто-то крестился, кто-то тихонько
– Так ты что же – врал мне всё это время? – ровным голосом спросил он приятеля.
Никита лежал на собственной, неширокой опрятной постели; кряхтя, он попытался отвернуться – Андрюс удержал его.
– Нет, ты говори уж как есть, не опасайся. Дома мы одни, отец твой, слышно, уехал со двора, работница в баню отпросилась. Так чего тебе прятаться?
Никита, наконец, отважился встретиться взглядом: щеки его и даже шею заливал багровый румянец.
– А ты сам погляди на себя – как тебе, такому, правду-то сказать? Ведь ни за что бы помогать не согласился, а мне помощник страх как нужен был. И ведь на обижал я тебя, Андрейка… А ты лучше расскажи, кто купца со стражниками спугнул?
– Об этом потом. Про отца, про мачеху тоже врал? Про мастерскую?
Никита нервно задвигался под пристальным взглядом светло-голубых глаз, сейчас казавшихся сделанными изо льда.
– Про то не врал, – невнятно пробурчал он. – Про отца да сударку его – всё правда, про мастерскую тоже. Только… я давно всё это узнал, да подумал: не желаю жить как отец – в мастерской горбатиться, все годы молодые за верстаком стоять! Я гулять хочу, сладко есть да пить, веселиться – а там пусть хоть в каторгу!
– «В каторгу пусть!» – усмехнулся Андрюс. – Видел я, каков ты смельчак был перед купцом! Нет, Никитка, не по тебе это дело, бросай ты глупости свои, пойдём-ка лучше повинимся перед твоим отцом, да растрату отработаем…
– А я не желаю! – дико закричал Никита. – Сказал: не хочу, сам иди, коли хочешь, отрабатывай! Праведник нашёлся!
Глаза его налились кровью, от бешенства он будто позабыл боль во всём теле после купцова кнута… Никита вскочил, откинув тулуп, которым Андрюс накрыл его.
– Да, воровал! А и ты мне пригодился – люди тебе, ясному да синеокому, верили! А у меня и глаз бегает, да и в одиночку не получилось бы вот так отвлечь… И ты меня попрекать не смей, со мной на рынок ходил, знал, где я товар беру! Ты теми денежками тоже, чай, не брезговал! Брал, как миленький!
Кровь отхлынула от лица Андрюса, когда он услышал эти слова.
– Да ведь я говорил, зачем беру… Сестра у меня на работе надорвалась, отец хворает, мать еле ходит… Если б не они, разве я бы на твои деньги проклятые позарился?
Никита усмехнулся.
– Ну уж ты сестрицу-то с отцом не приплетай – знаем мы эти россказни, такие-то жалостные! Всегда оправдание, коли нужно, найдётся…
Он не договорил – кулак Андрюса врезался
Он больше не слышал Никитиных слов, видел только окровавленные губы, испуганные глаза – кажется, бывший друг пытался загородиться от него рукой – и Андрюс понял: Никита смотрит на него и боится новых побоев…
Вздрогнув, Андрюс кинулся вон из дома. Он бежал, не чуя под собой ног и не разбирая дороги, лишь бы оказаться подальше от человека, дружба с которым закончилась вот так.
Он шёл неизвестно куда и повторял себе, что надо забыть о Никите, мастерской, хозяине, долге, своих намерениях стать хорошим ремесленником и зарабатывать честным трудом. Он снова вернулся к тому, что было: у него нет никого, кроме Ядвиги и Тихона. Но Ядвига тяжело больна; он не может сейчас поделиться с ней своим несчастьем. Андрюс съёжился от стыда и ужаса, представив, каково будет сестре, если она узнает об их с Никитой приключениях.
Ему подумалось: хорошо хоть, Никита не подозревает, каким образом Андрюсу удалось избавиться от преследователей, и магия изумруда осталась для него тайной. Кто знает, вдруг Никита повёл бы себя подобно дяде Кристиану, и тогда… А впрочем, радоваться всё равно было нечему.
При мыслях о дядюшке Андрюс окончательно пал духом. Кристиан должен сегодня вернуться – значит, показываться дома нельзя. О столярной мастерской, как видно, следовало отныне позабыть – сегодняшний разговор Никита не забудет и не простит, им двоим там нет места. Да и вообще показываться в городе опасно: если купец или кто-то из стражников увидит и признает Андрюса, ему не поздоровится – ведь теперь его обвинят не только в кражах, но и в колдовстве! Андрюс подумал о семье и застонал, как от сильной боли… Что будет с родителями и сёстрами, которых он подвёл уже в который раз?
Он очнулся, когда был уже далеко за городской стеной. Заснеженная дорога вела сквозь лес – тихий, сумрачный. Безмолвно толпились деревья, укрытые снежными шапками, не слышно было ни шороха, ни шелеста птичьих крыльев, ни дуновения ветерка. Красное солнце завершало свой путь, угасал морозный день, а тени на снегу стали сизыми. Андрюс не слышал даже скрип снега под собственными ногами и удивился – впрочем, страха не было; напротив, это безмолвие и неподвижность странным образом успокаивали.
Андрюс вдруг осознал, что не имеет понятия, как далеко он забрёл, и в какой стороне город… Но и это не напугало: возможность провести ночь в лесу казалась не такой страшной, как возвращение домой. Конечно, ему бы хотелось, чтобы рядом был Тихон – но он сам нынче оставил верного друга дома, наказав предупредить, как только воротится дядя Кристиан. Как ни убеждался Андрюс в необыкновенном уме и способностях Тихона, он не верил, что кот сумеет найти его здесь, в лесной чаще, да ещё в такой мороз.