Рабочий

Эсаул Георгий

Лёха вспомнил датскую поговорку, засмеялся около наклоненной кадровички-уборщицы, затем захохотал, словно ему щекотали павлиньим пером среднее ухо.

Елена продолжала работу, потому что время — дорого, а Лёха, или другой подглядывальщик доложит начальству, что Елена пренебрегает обязанностями уборщицы, ведет разговоры с посторонними людьми, вместо того, чтобы щеткой сбивала грязь с плафонов.

— Вы справедливо судите меня, милый рабочий, мне кажется, что я помню ваше имя — Лёха! — Елена сказала, повернула к Лёхе личико, и на нём на миг мелькнуло

наглое выражение девушки из ночного клуба. — Я скверно поступаю, что трачу своё свободное время на подработку на должности уборщицы производственных помещений.

Но Судьба выбирает нам путь, и мы не свернем с нашего пути, даже, если сломается каблук на туфле.

Впрочем, не беспокойтесь, — Елена шваркнула тряпкой по башмаку Лёхи (Лёха подумал, что на зоне за подобное Елену убили бы, а шваркнутого, опущенного половой тряпкой, загнали бы под нары и опустили по понятиям). — Я не полагаю себя виноватой, что переспала с Анатолием и Мабукой — не знаю, от кого родился Валерочка, но он похож на всех моих парней, которых помню, и что-то неуловимое от тех, кого не разглядела в темноте.

Вышел ли конфуз, спросите вы у меня с целью затащить в постель, и я оправдаю ваш порыв, потому что мужчина всегда хочет женщину, пусть женщина даже — поломойка.

Возможно, вы очистите свою совесть, если возьмете меня в жены, а моего ребеночка усыновите — так поступают благородные люди, и в новом ребенке хранят гадкие свои тайны.

Вы же ищете во мне тайну, и свою тайну в меня вложите, как в железный сейф.

Соблюдайте правила приличия и до свадьбы не смотрите пристально на меня и в меня, вы же не аудитор и не фокусник.

Если я много говорю, то плюньте на меня с презрением; девушки опытные любят, когда мужчины их унижают, а мужчины получают удовольствие от унижений, когда станут стариками.

Лёха хмыкнул; булки Елены притягивали своей загадочностью, родными краями, где девушки без одежд разгуливают по пляжам.

Ни полового влечения, ни восторженности Лёха не испытывал, когда наблюдал булки кадровички-уборщицы, а только — туман, тайна женских булок.

Елена поняла молчание Лёхи, по-своему, по-женски: женщина, когда мужчина замолкает, уверена, что он влюбился в неё, замолчал, пораженный красотой.

— Вы думаете, что я падшая, потому что ни с того ни с сего веду с вами откровенные беседы в белом халате, под которым нет нижнего белья?

Мои прелести вы узнаете после свадьбы, а сейчас стоите, словно выпили две «Гжелки» и захмелели на сеновале с коровой.

Наблюдайте за мной, как в планетарии, и, когда придет время, сделайте мне предложение руки и сердца. — Елена плюхнула тряпку в ведро, словно утопила аиста в Белорусском болоте.

Она яростно протирала полы, а Лёха думал о булках молодой стройной женщины — стройной не от хорошей жизни, при хорошей жизни женщины наливаются истомой и жиром, размышлял о деликатности Елены — она могла тряпкой по лицу… у девушек так приятно.

Лёха представил, что женится на Елене, усыновит её сына, возможно, что чернокожего Валеру, и каждый

день перед чаем в постели будет рассматривать булки жены.

Что за чувства возникнут: поэтические, сладкие, хорошие, или, наоборот, Лёха выбранит булки, назовет их конфидентом любовных интрижек, измен, стремлений найти лучшего мужа, чем он, а он — только пересадочный пункт, площадка для взлета Елены и её дальнейшего полета — птица с булками.

— Мужчина, отойдите, мешаете пожилым людям с ограниченными возможностями, — очень пожилая женщина с лицом пустыни Сахара оттолкнула Лёху, вывела из воспоминаний, и он чуть не сшиб полку с тортами «Полёт». — Я за тобой слежу, пьяный ты, на булки смотришь — украсть хочешь.

Мне ни к чему, не мой магазин, воруй, но, как представлю, что ты купишь булки, принесешь домой и вопьешься в них зубами, так дрожу от негодования и цинизма твоего.

Я всю жизнь учила детей литературе в школе, и по глазам вижу беспокойство, особое сладострастие, маску порока, робкий стыд, и всё это сосредоточено в тебе, потому что ты — хам.

Не только литературой я поднимала страну, но танцевала в любительском кружке балет — «Лебединое озеро» лихо отплясывала с закидыванием стройных ног.

Многие люди, далекие от искусства, называли наши танцы кабацкими, потому что балерины нашего театра нижнее белье не надевали.

Мы не носили нижнее не из-за глубокомысленной беспринципности и разврата, а исключительно для проветривания промежностей, что во время танца покрываются потом, а потом дурно пахнут, даже испанский тальк не помогал.

Отойди, я возьму булки себе, хотя они мне не нужны, но так я избавлю тебя на время от пороков и цинизма. — Старушка взяла с полки булки, забрала с ними воспоминания о Елене, руками мяла мечты и тайны.

Лёха купил половинку «Бородинского», пошел домой без булок и всю дорогу качал головой и повторял:

— Во как! Во как! Во как!

На диспансеризации, во как

Ежегодная диспансеризация с освобождением на день от работы — радость, или беда.

Каждый год работники завода на медкомиссии рассказывали и показывали врачам свои болячки или здоровье — так штангист хвастается перед балериной горой мускулов на ягодицах.

Для молодых рабочих диспансеризация — радость, потому что — отгул, можно выпить, поговорить в компании, в поликлинике в туалете поржать над девками.

Для пожилых работников медосмотр — трагедия, так как по состоянию здоровья могут освободить от занимаемой должности и списать на помойку пенсии с яблоками и домино.

Лёха не опасался диспансеризации — так волк в курятнике не боится лягушек.

Здоровье — практически здоров, для должности слесаря — в самый раз, как на голову керогаз.

Глазника Лёха прошел легко, не разглядел с утра — глаза слипаются — только две последние строчки.

Глазник строго посмотрел на Лёху, но затем выражение укоризны и журьбы сменилось пониманием — так погода меняется на Мадагаскаре: