Рабочий

Эсаул Георгий

Афрорусский перепутал поликлинику с юридической консультацией, долго выпытывал у регистраторши, как выгнать из квартиры белую наглую любовницу и её матушку.

За афророссиянином — женщина на запись к хирургу на извлечение посторонних предметов из влагалища.

Когда очередь дошла до Лёхи, он стушевался, поник под прицельным суровым взглядом регистраторши.

Ни двухсот килограммов лишнего веса у Лёхи нет, ни любовницы, ни любовника с Кавказа, ни катера, ни беременности, ни белых любовниц с квартирами.

Руки,

мозолистые руки рабочего человека с незапят-нанной репутацией слесаря.

Регистраторша взглянула на руки Лёхи, на мозоли и увидела в них своё босоногое детство, позорное, потому что упала в речку с нечистотами.

Лёха силился, придумывал, к какому врачу пойдет на осмотр болезни и за больничным листом, но регистратор-ша опередила его, словно весами Фемиды по темечку уда-рила:

— Уходите, мужчина! Вы пьяны!

Лёха опустил глаза, сдерживался, чтобы не броситься к дверям, будто догонял зайцев в метро.

Не пьян он; ну разве что — чуть-чуть выпил для здо-ровья, против температуры — не таблетки же пить.

Но регистраторша — женщина, чуткая женщина, а женщина всегда знает, что мужчина утром выпивает, по-тому что не пошел на работу, оттого — праздник.

Лёха развел руками у окошка регистратуры (сзади напирал животом дедушка в майке Микки Мауса), пошел к выходу:

— Во как!

Военное дело, во как

После смены покурили с работягами, выпили на по-сошок и разошлись — каждый в свою приличную сторону.

Лёха брел к станции электрички — сегодня в метро муторно, поэтому лучше — поверху до Выхино, а дальше — на автобусе до дома, как в пионерский лагерь.

Штормило, но Лёха гордый, потому что не допился до слёз, как Миха, и не свалился, как Колян, упорно дер-жал направление, словно хвост птицы Счастья в руках за-жал.

Около станции — шалман, а около шалмана — мужики курят, нормальные трудяги по виду, не шелупонь, не бале-роны.

«Зайду, возьму чашечку кофе, — Лёха уговаривал се-бя, но ноги уже выбрали правильный путь, а руки толкну-ли дверь шалмана. — Кофе снимает алкогольную головную боль, тонизирует, специализирует.

Кофе без сахара, потому что сахар вреден для здоро-вья — так шутят американские актрисы».

— Два пива «Жигулевское барное», селедку под шу-бой, бутерброд с селедкой и луком, и сто пятьдесят «Пу-тинки». — Лёха с удивлением услышал свой голос, когда заказывал кофе.

Кофе в заказе отсутствовал, словно его вырвали щипцами, как гнилой зуб.

После пива, селедки и водки Лёха постеснялся и кофе не заказал, потом закажет, когда придет время Икс.

Лёха аккуратно донес поднос с яствами до столика, присел лицом к окну, чтобы люди за окном веселили — так в дорогом ночном клубе господ миллионеров веселят ба-лерины после работы на сцене.

За окном никто не дрался, торговали с лотков чепу-хой, поэтому

Лёха отвернулся и смотрел в зал в надежде на представление с Петрушкой и Марьей Ивановной.

За соседним столиком боком к Лёхе выпивал и заку-сывал молодой майор, военный, поэтому — красавчик и мечта женщин, которых первый муж оставил с ребенком на руках.

На столе у военного не водка, а — коньяк в бутылке; не бутерброды с селедкой и луком, а — шашлык и оливье.

Лёха наливался классовой ненавистью, чувствовал себя крестьянином перед самураем.

В армии Лёха не служил по причине плоскостопия, словно забеременел, первый в мире беременный мужчина.

Сначала — потешно, когда друзья отлынивали от ар-мии, косили под дурачков, но после армии, когда пришли — сразу выросли в глазах девушек, а Лёха не вырос, так и остался простым пареньком с сигареткой за ухом.

Военный смачно выпил из пластикового стаканчика, закусил коньяк бараньим боком, чавкал, как собака пово-дырь.

Лёха бросился бы с кулаками на военного, но пони-мал, что правда не на стороне рабочего: полиция встанет на защиту майора, а не слесаря с синяком под глазом.

И майор укатал бы Лёху с нескольких ударов, это Лёха отлично понимал, потому что горбатился у станка, пил дурное вино на производстве, а майор в это время об-жирался в казармах шоколадом, икрой и качал бицепсы на станках, на которых девушки развивают грудные и яго-дичные мышцы.

Лёха с трудом себя сдерживал, запивал пиво водкой, и наоборот, водку пивом.

Майор казался Лёхе морским гадом, выходцем из бо-лот преисподней, где сера, зубовный скрежет и Горгоны Медузы со змеями на головах.

После очередного глотка военный предстал перед Георгием в образе сатаны с козлиными глазами и копыта-ми скаковой лошади.

Сатану кружкой пива по голове не оглушишь, ногой не раздавишь — упадешь под стол.

Лёха придумывал для военного всякие гадости: май-ор в бане прелюбодействует с прапорщиками и солдатами срочной службы; майора судят за воровство казенного имущества; майор на службе, а его жена крутит роман с полковым оркестром.

Мысль о женщине майора, о его любовницах еще сильнее испортила настроение, словно Лёха нарочно сва-лился в сортирную яму.

Сначала Лёха наслаждался своими видениями, но за-тем, после мысли о дамах красавца майора, у которого и деньги, и военное обмундирование, и чин и красота — опу-стили Лёху на дно.

Ни станки, ни рабочая закалка не помогали, и Лёха пил, заказал ещё пива и еще водки, на закуску денег не хватало, а майор, словно нарочно, в усмешку над Лёхой, прикупил себе три бутерброда с красной икрой.

Лёха казалось, что майор находил удовольствие в из-девательствах над рабочим, с цинизмом, со сладострасти-ем опытного гомосексуалиста срывал с Лёхи маску добро-душия и наслаждался моральным голодом простого слеса-ря.