Работа над ошибками
Шрифт:
Сидя на краешке нагретой солнцем могилы, плакала, повиснув на плечах гранитной плиты. Карен был старше нее на два года, а сейчас она на год старше него. Есть способ остановить время.
Вечный покой. Если вы бывали на большом кладбище в одиночку, вы знаете, что такое вечный покой. Время здесь не идет ни быстро, ни медленно. Время здесь просто отсутствует. Это вакуум. Возможно, другие кладбища — темные, заросшие высокими деревьями, заплетенные лианами или покрытые мхом — на таких Наташа не была, но видела их из окна машины, катаясь с Максимом в близлежащие города и возвращаясь оттуда по единственной трассе, связывающей Сочи с остальной Россией. Но это кладбище — место, куда не боишься попасть. Здесь смерть совсем не страшна. Смерть — это просто переезд
Наташа не верит в бога. Наташа верит только в себя. Если сейчас ей так плохо, значит, она сама делает что-то не так. Наверно, только творческая левша могла так понять рассказ про море и команду. Это Виктор не про Машку говорил… Это про нее, про Наташу. Она бежит с корабля. Полторы недели запоя — и она бежит с корабля. Максим в невменяемом состоянии — и Наташе он больше не нужен. А когда после смерти Карена в невменяемом состоянии была она — целый месяц! — почему он не кинул ее так, как сейчас кидает его она?
Пришла в клуб раньше своего времени и отпустила маму отдыхать. Кажется, в июле в Сочи в сфере развлечений разделения дней на будни и выходные нет. У студентов каникулы, и они готовы отвисать по клубам в любой день недели; много приезжих, Наташа метко выявила среди пар иногородних молодоженов, которые в Сочи, может быть, даже в свадебном путешествии. Она делала выводы, наблюдая за посетителями, за парочками на танцполе. Вот, обручальные кольца на пальцах, а парочка не может нацеловаться, словно в первую неделю романа. А вот у этих, наоборот, как раз курортный роман. Она старается произвести на него впечатление, он всячески за ней ухаживает, сразу понятно, они знакомы недавно. А потом они разъедутся по своим городам, она будет набирать телефонный номер, который он назвал наобум, и плакать.
Каждый день мама относит выручку в банк. Если бы лето длилось хотя бы до декабря, сказала Евгения, клуб окупился бы за пять месяцев. Кухни как таковой в этом клубе пока нет, есть только бар, десерты, легкие салаты и закуски, но мама планирует уже к Новому году предлагать в меню и первые, и вторые блюда. А потом, в будущем, «Эго» станет работать круглосуточно, и сможет предложить не только горячие ночные танцы, но и обеды от итальянского шеф-повара, или японскую кухню…
— Максиму придется сложнее, — поясняла Евгения. — Его доля прибыли пока только пятнадцать процентов, и эти проценты он будет вкладывать в то, чтобы купить у Алексея еще немного процентов. Мы предлагали ему некоторые поблажки, — Женя улыбнулась и потрепала дочь по плечу. — Но твой муж деловой человек! Все знают, что совместный бизнес убивает дружбу, и Максим настоял на том, что никаких поблажек быть не должно. Делим прибыль пропорционально вложенным средствам, и все. Чтобы морально никто не оказывался ни перед кем в долгу. Так что первое время мы с твоим отцом будем иметь с этого клуба гораздо больше, чем вы с Максимом.
В шесть утра была дома. Максим как всегда обнимался на кухне с бутылкой: если он недостаточно упился, то лежать или закрывать глаза он не может, потому что его сразу выворачивает наизнанку, и он упорно пьет все больше и больше, потому что хочет, чтобы его мозг просто выключился… Поспать Наташе в этот день не удастся. Она прошла к Максу и села рядом с ним за стол, аккуратно обойдя распахнутую настежь створку окна.
— Плохо? — уточнила она, сдерживая презрительную мину.
— Плохо, — ответил тот вяло. — Каждая косточка болит. И блевать тянет.
Наташа неприязненно, но заботливо убрала с его лица засаленные, неопрятные волосы и заправила их ему за уши.
— Почему ты пьешь? — спросила она с искренним интересом.
Он не ответил. Вообще был немного в прострации. Кажется, собственные физические ощущения его волнуют сейчас больше всего на свете. Бедняга, хочет спать, но не может закрыть глаза,
— Знаешь, все это время я неправильно себя вела, — нарушила тишину Наташа. — Я должна переживать вместе с тобой, по одной и той же причине. Я этого хочу. Я должна плакать не из-за того, что мой муж напивается с утра до ночи, а из-за того, что у нас умерла твоя бывшая жена, женщина, которую ты любил, мать нашей дочери…
Интересная мысль. Макс взглянул на нее, и Наташа ужаснулась… Когда-то эти красные, мутные глаза были голубыми. А над столом люстра с одним большим плафоном — всегда была и сейчас остается оранжевой, веселой, цитрусовой. Нелепая, не подходящая к ситуации люстра. Три лампочки в этом плафоне, каждая всего по сорок ватт. В оглушающей утренней тишине одна из них тихонечко и монотонно гудит от электрического напряжения.
— Ты неправильно понимаешь, — признался Максим к Наташиному удивлению.
— Вполне вероятно, — подтвердила она, собравшись с мыслями. — Ты же мне ничего не объясняешь, и я понимаю так, как сама могу догадаться.
Или как подскажет мудрая любящая свекровь. Наташа сонно протерла пальчиками глаза, слегка размазав обильный вечерний макияж. И снова взглянула на Максима в терпеливом ожидании продолжения.
— Мать моей дочери умерла восемь лет назад, — сказал он зло. — А моя жена — еще раньше.
Наташа деловито и внимательно загнала его в тупик:
— Тогда кого ты хоронишь сейчас?
Макс долго думал. Надумал налить себе еще рюмочку водки. Наташа не стала возмущаться, только отвернулась, демонстративно цокнув язычком. Он даже не промахнулся, то ли не был особо пьян, то ли уже довел этот жест до автоматизма… Она сидела рядом, не похожая на саму себя: молчала, совсем не ерзала, ждала. Пьяные люди ведут себя по-разному: кто-то становится неуправляемым, кто-то — жестоким, кого-то клонит в сон, кого-то — в бесконечные танцы… То, что Максим под влиянием алкоголя становится очень откровенным, искренним, открытым, Наташа знает еще с девятого класса, с Андрюхиного дня рождения, когда была в шоке от нескромного взгляда учителя физики, от намека на безрассудство, от признаний, которыми он не боялся ее отпугнуть. И вроде субординация уже нарушена, но смелости не хватало. А ведь достаточно было одного поцелуя, чтобы стереть все границы… Хотя бы ради этих воспоминаний, щекочущих сердце и растягивающих мимику в нелепую мечтательную улыбку; хотя бы в память о безумной любви, которая бывает только в четырнадцать лет; в благодарность за те эмоции, за слезы и ликования, которые он позволил ей испытать, — надо всего лишь отнестись с уважением к мотивам его пьянства. Попытаться хладнокровно понять.
Это трудно, когда рядом с тобой человек, чье голое тело в летней духоте уже лоснится после существования в антисанитарных условиях, липнет, «пахнет» почти двухнедельным отсутствием гигиены и еще перегаром, который способен привести в чувство даже мертвого. Наташа пересилила себя и все же положила руку мужу на плечо.
— Макс, — позвала она тихо. — Ты знаешь, я тебя не брошу. Я угрожаю тебе этим только для того, чтобы у тебя был стимул перестать пить. Но я не хочу от тебя уходить, тем более по этой причине. И дело не в том, что у меня кроме тебя никого нет, и я побоюсь остаться одна. Дело в том, что ты лучше всех. Редко встретишь мужчину с набором таких качеств, как у тебя. Это единичные экземпляры. И я, честное слово, не понимаю, как девушки, с которыми ты расстался, могут создавать семьи, рожать детей с другими мужчинами… Я не смогу. Я знаю, что у тебя есть какие-то внутренние мотивы напиваться сейчас, но я не могу с этим смириться. Мне обидно. Не за себя, за тебя! Мне обидно, что человек общительный, дружелюбный, настоящий лидер гниет здесь в море водки. И твоя внешность не заслуживает такого вида, понимаешь? Мне нравится, когда ты в щетине, но такая борода меня совсем не вдохновляет! А еще я всегда восхищалась твоими отношениями с дочкой, а теперь тебе на нее совершенно наплевать… И это все из-за водки. Мне очень жаль, что ты не хочешь прекращать с этим.