Работник
Шрифт:
— Знаешь, что я придумал? — сказал однажды после обеда старик Петрач сыну. — Я поеду в общинное правление и возьму там разрешение на производство сливовецы (водка из слив- людимый напиток словаков). Для этого прикупим слив и у других, благо они дешевы нынче. Я возьму патент, и ты сможешь торговать водкой. Если у тебя, кроме всего прочего, будет ещё и сливовица, народ охотнее станет ходить в твою лавочку.
Парня эти слова не обрадовали, но он ничего не сказал отцу. Он в глубокой задумчивости вышел из дому и отправился к Мефодию. Мефодий был на своем участке, перекапывал землю. Недалеко от него работали Подгайские.
— Добро пожаловать,
— Да, мне нужно тебе кое-что рассказать.
Друзья поздоровались, и Самко рассказал, что предложил ему отец.
У Мефодия нахмурились брови. Искра гнева, чего Самко никогдане видел у друга, сверкнула в его глазах.
— Это сатана придумал и подстказал твоему старику! Самко, чтобы ты сказал своему отцу, если бы он приказал тебе взять вот эту лопату и убить стоящего вон там соведа Мартына?
— Какая глупость! Отец никогда не прикажет ничего подобного, — сказал в испуге Самко, — да я и сам бы этого ни за что не сделал.
— А между тем ты это сделаешь, открой ты только свой кабак. Ты знаешь ведь, каким отчаянным пьяницей был Мартын Подгайский. Теперь он, по милости Божией, свернул на новую дорогу и оказался вместе с Божьими ласточками. Ты сам видишь, что он, кроме как в нашем или в вашем доме, нигде не бывает: он сам чцвствует, что он еще слаб бороться с искушениями. И можешь ли ты поручиться, что он удержится, если вы начнете по соседству торговлю водкой, и если запах водки будет бить ему в нос? Он будет приходить к вам, чтобы купить муки или соли, с твердым намерением не возвращаться более к старому. Но, ведь он будет приходить к вам, как овца в бойню на заклание. Твой отец будет предлагать ему выпить, ты станешь ему наливать, и он не откажется попробовать. Мартын окажется не в сотоянии противостать, и в первый день выпьет стаканчин, а на другой — уже два. Дальше — больше. Мартын будет пить, пить, пить, и станет снова пьяницей, хуже, чем прежде. Он опять обратится в дикого зверя. Божий свет в нем померкнет, и тело станет больным и слабым. Несчастный погибнет где-нибудь, как животное. И выйдет, что собралась было ласточка улететь к Нему и не удалось: погибла! Кто погубил? Кто был виноват? Ты, Самко, ты! И это случится не с одним Мартыном. Его совсем погубишь, а скольких ты натолкнешь на гибель? Подгайский ведь не родился пьяницей. Было время, когда он не пил и не знал вкуса водки, а потом этому научился. И где он научился?.. В нашем Градове последние годы, слава Богу, такой дьявольской школы- кабака не было. Так теперь ты хочешь послужить дьяволу — школу пьянства открыть. Стоило нам со старым Давидом из-за этого за тебя хлопотать, учить тебя уму-разуму! Научили — нечего сказать!
Самко в ужасе схватился за голову:
— Послушай, Мефодий, не говори так! Этого не будет. Я ни Мартыну и никому другому не буду наливать. Лучше пусть отсохнет моя рука, скорее я на себя наложу руки, чем сделаю то, о чём ты говорил сейчас.
Самко пошёл домой, а Мефодий снова взялся за лопату.
Дома его ждала неприятность. Старик-отец уже высчитал, какой будет доход и как сын пойдет в гору. От чего же у них в округе богатеют евреи, как ни от водки? И вдруг отказ. Сын ничего не хочет слышать. Скорее сдвинешь скалу, чем его. Отец был всбешен, Самко — бледен. Но о кабаке он и слышать не хотел.
Много злых слов наговорил ему отец, но он будто воды в рот набрал. Отец укорял его: что он нищем хочет быть? Он его кормит уже много лет, и более кормить не желает.
— Коли
Слова отца потрясли Самко до глубины души. В эту минуту на шум вошла мать. Она стала уговаривать того и другого. Мужа, может быть, ей и удалось бы успокоить, но сына она не смогла уговорить: он сидел, как каменный. Тогда и она рассердилась на него.
Вслед за матерью подошли и обе сестры, а сними жених старшей дочери и его товарищ. Оба они были из другой деревни и пришли навестить Петрачей. Они поддержали старика в его намерении и смеялись над «глупостью Самко».
— Если Самко не хочет, — сказал будущий зять, — то возьмите вместо него меня, батюшка! Я это дело молодцом поставлю: оно у нас станет золотым дном. Откройте только вместе с питейной и мясную лавку, такой ведь у нас в деревне также нет, и увидите, как потекут к нам денежки. Я бы тоже вложил сюда сотню- другую гульденов. Вы ужержите их из приданого, что обещали дать за Евой. Тогда мы будем жить вместе, а Самко по-прежнему останется при своем плодовом саде.
Сначала этот разговор был просто шуткой и будущий зять только хотел подбить тестя, а потом, как это часто случается, его серьезно разобрала озота. Невесте тоже понравилось, что она может оставаться дома при матери и не надо идти к свекрови, а мать — да какая же мать не была бы счастлива удержать при себе дочь, даже замужнюю!
Поэтому глаза матери заблестели при одной мысли, что дочь не уйдет из дому. Был доволен и отец предложением будущего зятя. Имущество могло оставаться целым: его не надо было дробить и выделять часть его дочери. Так, к общему удовольствию всех, кроме Самко, дело тут же на месте и решили.
Будущий зять только для виду перед уходом спросил Самко:
— Ну, что же? Послушаешь ты отца? Или мне придется начинать дело?
— Я уже сказал, что скорее буду нищим, чем соглашусь на это дело, — проговорил Самко с сердечной болью в голосе. — Это правда, что я слаб на обе ноги, но я согласился бы скорее просить милостыню, чем кормиться от такого диавольского промысла. И я думаю, что и ты этого не начнешь: Всемогущий Бог этого не допустит. Господь расстроит ваши намерения и не даст им исполниться.
— Ну, это мы посмотри, милейший пророк! — засмеялся будущий владелец кабака и отправился с товарищем в свою деревню домой.
На другой день старик Петрач направился к Мефодию. Злоба Петрача на Самко утихла. Он понял, что обидел сына несправедливо, но ему хотелось отплатить тому, по чьей милости Самко упорствовал. Старик знал отвращение работника Ондрачика к выпивке, Мефодий убедил не пть не только Подгайского, но и самого Ондрачика, другого работника Андрея и Самко. Он пытался было отлучить от выпивки даже и самого Петрача, говоря, что это и вредно, и стыдно, и грешно.
Петрач не мог заснуть всю ночь. Он не хотел брать свое слово назад, что выгонит Самко из дому, если тот не исполнит его волю. Но, с другой стороны, удалить сына из родного дома — против этого восставала и гордость (что скажут люди!), и отцовское сердце.
Вчера в гневе, он не чувствовал, что у него есть родительское сердце, но сегодня оно напомнило о себе. Он с досадой думал, что всё было бы хорошо, если бы не этот Ондрачиков работник. Ну и задаст же он ему!
По дороге раздражение Петрача всё росло, и когда он пришел на участок Мефодия, и увидел как радостно работает то, кто выл виновником всей этой истории, он уже не мог сдержать себя.