Рабы Парижа
Шрифт:
— Как вам понравился наш рассказ?
Поль, как все мягкие и податливые натуры, вначале был потрясен. Но когда ему удалось заглушить в себе голос совести, его природное тщеславие обернулось цинизмом.
— Я думаю, — отвечал он, — даже уверен, что вы во мне нуждаетесь. Это хорошо! Я ведь не маркиз и буду повиноваться вам без всяких уловок.
Что подумал по поводу этой тирады Маскаро, неизвестно. По лицу его, как всегда, прочитать это было невозможно.
Что касается доктора Ортебиза, то он был явно удивлен смелостью
— Я глуп! — подумал он. — Это же ясно, как день. Весь этот спектакль Батист затеял из-за этого мальчика, такого слабого и тщеславного…
— Я жду, сударь, — настаивал тот.
— Чего?
— Чтобы вы мне сказали условия, на которых я могу получить титул, стать миллионером и жениться на мадемуазель Флавии, которую я так люблю…
Маскаро горько, почти зло усмехнулся.
— Приданое которой вы так любите, — прервал он, — не будем это смешивать.
— Извините меня, но я действительно сказал правду!
Доктор не мог скрыть иронической улыбки.
— Уже! — произнес он. — А как же Роза?
— Для меня она больше не существует!
Поль действительно говорил правду. И совершенно искренне добавил:
— Честно говоря, я готов проклинать состояние мадемуазель Ригал, которое нас разделяет!
Это заявление развеселило Маскаро, очки запрыгали от удовольствия.
— Успокойтесь,— добавил он весело, — разницу в состояниях мы закроем. Не так ли, Ортебиз? Только, Поль, учтите, ваша роль и труднее и опаснее, чем у Круазеноа.
— Тем лучше! Пользуясь вашими советами и покровительством, я смогу добиться всего!
— Вам, возможно, придется отказаться даже от самого себя…
— С удовольствием!
— Вы должны будете зваться другим именем, иметь другое прошлое. Другие привычки и идеи, достоинства и пороки. Одним словом, вы должны стать другим человеком и самому поверить в это. Только так вы заставите других поверить в это. Ваша прожитая жизнь должна стать жизнью другого человека. Это очень трудно!
— Ах, сударь, — сказал Поль, — кто же считается с препятствиями, когда перед глазами такая цель!
Доктор захлопал в ладоши.
— Это превосходно, — заявил он.
— Если так, — продолжал Маскаро, — то скоро вам все объяснят. А пока что постарайтесь, чтобы ваши глаза не выдавали вас. Побольше хладнокровия. Вам все ясно, герцог…
Он вдруг остановился.
На пороге стоял Бомаршеф. Воспользовавшись минутой, когда в агенстве никого не было, он сходил домой, переоделся и теперь предстал во всем блеске.
— Что такое? — спросил Маскаро.
— Патрон, во время вашего совещания принесли два письма…
— Спасибо, Бомар, можешь быть свободен…
Маскаро взглянул на письма.
— Это известие от Ван-Клопена, посмотрим, что у него…
"Милостивый государь, вы можете быть довольны. Наш друг Вермине выполнил ваше приказание. Гастон де Ганделю очень четко расписался на пяти облигациях по тысяче франков, подделав подпись
Маскаро открыл другое письмо.
"Уведомляю вас, милостивый государь, что свадьба мадемуазель Сабины с Брюле-Фаверлеем не состоится. Да оно, кажется, и невозможно. Мадемуазель очень больна. Доктора говорят, что она при смерти. Флористан".
Маскаро ударил кулаком по бюро:
— Хороши мы будем с Круазеноа на шее, если эта дура умрет!
Он стал быстро ходить по кабинету.
— Возможно, Флористан ошибся. С чего бы ей так разболеться из-за того, что свадьба расстроилась? Тут что-то не так…
— Может, мне сходить туда, — предложил доктор.
— Да, это неплохая идея. Ты врач и сможешь увидеть Сабину. А впрочем, нет… Ни ты, ни я не должны показываться в этом доме. Видимо, у графа с графиней было объяснение, а дочь оказалась меж двух огней…
— Так как же узнать?
— Увижу Флористана, и все станет ясно.
Маскаро кинулся в спальню переодеваться. Дверь была открыта, и он продолжал разговор.
— Это все ничего бы, если бы я мог заниматься только Круазеноа. Но я думаю о Поле. Дело Шандоса не терпит… А Катен? Этот изменник, который свел Перпиньяна с герцогом! Мне обязательно надо увидеть Перпиньяна. Я должен знать, что ему известно о деле, и что он сумел разгадать. Обязательно надо увидеть Каролину Шимель и узнать до конца ее секрет. Ах, время, время!
Он оделся, попросил Поля выйти и сказал доктору:
— Я ухожу, а ты не оставляй Поля одного. Мы не настолько уверены в нем, чтобы оставлять его наедине с нашими тайнами. Сходи с ним пообедать к Мартен-Ригалу. Оставь его ночевать у нас…
Он был так озабочен, что даже не услышал пожеланий успеха от Ортебиза.
Выйдя от Мюсиданов, Брюле-Фаверлей отпустил карету, которая ожидала его у подъезда.
Как всегда, когда у него возникали неприятности, он ощущал желание пройтись. Он думал, что, устав до изнеможения, он, придя домой, сразу же уснет, и встанет, как обычно, спокойным и хладнокровным.
Он был растроган и ошеломлен. Уже давно он решил, что настоящего чувства нет и быть не может. Никто из его знакомых не признал бы сейчас в этом человеке, почти бегущем по Елисейским Полям, нелепо размахивающим на ходу руками и что-то бормочущим себе под нос, того спокойного, выдержанного, чуть насмешливого Брюле-Фаверлея, каким привыкли его видеть в обществе.
— Черт возьми, — бормотал он, — тебе кажется, что все в тебе умерло, что ты почти старик, а тут — взгляд прекрасных глаз… И ты уже волнуешься, как мальчишка, краснеешь… И даже, кажется, слезы на глазах…