Рабыня благородных кровей
Шрифт:
Есть ли ещё на свете такой благородный человек, как её Аваджи? Он дарит ей дорогой подарок за то, что она родила ему ребенка от другого мужчины!
— Как ты его назвала?
— Владимир. Я не знала, как ты отнесешься к этому имени.
— Хорошо. По-нашему он будет зваться Ульдемир.
Он говорил нарочито весело, но выражение тайной муки никак не уходило из его глаз.
— Ты не будешь против, если второй родится девочка? — Анастасия решила пошутить, но он в ответ на её слова светло улыбнулся и словно засмотрелся куда-то, в невидимую
— Не буду.
Они разговаривали о чем-то неважном, пока Анастасия пеленала и кормила сына; как они с Заирой готовили себе обед, как степные шакалы-разбойники увели их единственного верблюда… Но теперь в их юрте, которую, казалось, с первых дней их любви осенил крылами добрый дух очага, поселилась тревога.
Анастасия первая не выдержала их показного спокойствия. Кинулась к Аваджи, прижалась к его груди, так что, кажется, и не оторвать.
— Не бойся, моя нежная лилия, — сказал он, — я не дам тебя в обиду.
— Неужели Тури-хан посмеет…
— Если посмеет, я его убью, — сказал он просто.
Теперь нукер Аваджи не просто прислуживал хану, он стерег его каждое движение, старался быть доверенным не только его дел, но и мыслей. Хотя и понимал, что тот вряд ли посвятит юз-баши в планы насчет его жены.
Особую услужливость нукера Тури-хан истолковал лишь как особое проявление к нему любви и уважения со стороны своих джигитов. Поход в края аланов (Аланы — по-русски ясы — предки осетин.) хан решил возглавить лично, на этот раз оставив в курене Аваджи. Оставил он и Аслана, ещё не оправившегося от своей раны. Так получилось, что обе пары поневоле сблизились ещё больше.
Поначалу правду о случившемся Анастасия с Заирой решили никому не рассказывать, но первой же взбунтовалась Анастасия. Кто такая Айсылу? Разве она ближе ей, чем Аваджи? Почему нужно иметь тайны от собственного мужа?
— Я тоже расскажу все Аслану, — согласилась Заира. — Может, ему это как-нибудь понадобится.
Как всегда супруги разговаривали, лежа в своей юрте, ночью, когда курень уже спал. Конечно, кроме дозорных. Аваджи рассказу жены удивился.
— Айсылу? Сбежала с другим мужчиной?! — он даже приподнялся на локте, чтобы получше вглядеться в лицо жены: не шутит ли? — И её возлюбленный ради неё напал на людей Тури-хана, который, если узнает, может истребить его род до седьмого колена? Увел на невольничий рынок всех его жен и рабов. Он смелый мужчина.
— Ты не скажешь об этом Тури-хану?
— Рассказать о человеке, который отстоял свою любовь? Пусть живет спокойно. Если хан и узнает об этом, то никак не от меня.
— Кроме того, они убили и ограбили старшую ханум.
— Но ведь вы об этом хану даже не заикнулись. Почему? Из любви к Айсылу?
— Наверное, каждая из нас представила себя на её месте… простодушно начала Анастасия и осеклась: что подумает Аваджи? Будто и она ждет, что приедет Всеволод её освобождать?
И он так и подумал.
— Тебе плохо со мной? — спросил он хриплым от волнения
— Как ты можешь так думать! — возмутилась она. — Мы с Заирой не любили Айсылу. А если и сочувствовали, то лишь тому, что женщина соединилась со своим возлюбленным. И конечно, обрела свободу. Разве я не могу не думать об этом?
— Зря ты решила, что я тебя не понимаю. Я ведь не монгол, уйгур, а когда-то и наши племена были свободными… И хотя тогда меня ещё не было на свете, тоску отца по тем временам я помню. Теперь получается, что я служу нашим завоевателям… Так же, как и Аслан. А он ведь из аланов!
— Но Заира рассказывала, что он попал в плен к татарам ещё младенцем. Наверное, он тоже мало что помнит.
Аваджи смущенно хмыкнул.
— А я, честно говоря, его не очень уважал. Думал, воюет против своих.
— А своих-то у него и нет. Никого, ближе Заиры.
— Думаешь, он любит эту падшую женщину?
— Падшую! — Анастасия возмутилась. — Да если бы не ты, и я бы стала падшей!
— Опять я обидел тебя. И Аслана, и Заиру… презренный я человек!
— Ты — хороший человек, — не согласилась Анастасия. — Просто и ты можешь ошибаться.
— Когда-то Аслан хотел предложить мне дружбу, — вспомнил Аваджи, — а я отверг её. Не уважал человека за то, в чем могли бы упрекнуть и меня.
— Но ведь и теперь не поздно это исправить, — осторожно сказала Анастасия. — Сходить, проведать Аслана. Поинтересоваться его здоровьем. Я бы навестила свою подругу…
— Только давай дождемся утра, — пошутил Аваджи.
— И еще, — раз уж у них такой откровенный разговор, Анастасия решила упомянуть и то, что волновало её ничуть не меньше. — Обещай, что не станешь из-за меня рисковать жизнью…
— Разве есть на свете кто-то еще, ради кого я хотел бы рисковать жизнью? — усмехнулся Аваджи. — Боишься, Тури-хан сотрет меня в порошок? Пусть попробует: со мной моя любовь и Аллах, посмотрим, кто сильнее!
Сын в колыбельке заплакал. Анастасия подошла и взяла его на руки.
— Дай, я покачаю, — попросил Аваджи.
Он ходил по юрте, качал Владимира и что-то тихонько пел ему на ещё мало знакомом пока Анастасии языке. Женщина тихонько вздохнула и пробормотала по-русски:
— Авось, бог не выдаст, свинья не съест!
— Что ты сказала?
— Аллах не допустит, кабан не нападет! — так своеобразно перевела она поговорку для Аваджи.
— Хорошая поговорка, — пропел он в такт своей песне-колыбельной.
Анастасия подошла, обняла мужа, и вдвоем они стали качать малыша, напевая ему что-то на смеси двух чужеродных языков, странным образом превратившихся в один.
Глава двадцать пятая. Что русскому хорошо, то литовцу…
Ингрид уже проснулась, но лежала не шевелясь, потому что во сне муж крепко прижал её к себе и шептал что-то ласковое, что, она не могла понять, но знала: стоит ей отодвинуться, как он тут же проснется.