Рабыня Рива, или Жена генерала
Шрифт:
Мне настолько стало легче от этих слов, что я вытерла нос и наморщила лоб, пытаясь избавиться от слез, предательски задрожавших в глазах. Колени обмякли, но сесть было некуда. В рубке одно кресло управления и его занимал мой муж.
– Ты хотел жениться на другой, – напомнила я.
Расторгнуть помолвку с Эдетт, с любимой… Каким бы ни был важным для него долг перед своей страной, а этот шаг оставит отпечаток до конца жизни. Cмотрел бы на меня, а представлял ее. Не только он: его семья,
– И что? Думаешь, мне обидеться на тебя стоит? Это люди слабы. У меня другие понятия, Рива.
Лицо Эс-Тиррана осталось неподвижным, словно это не имеет значения.
– Не думай об этом. Если бы хотел жену-григорианку, женился бы на Эдетт, – прямо сказал он. – Отказал бы генералитету. А я взял в жены тебя. Неважно, что послужило тому причиной. Важно лишь то, что это случилось.
– Твои слова звучат успокаивающе.
– Ты, Рива, обращайся ко мне, как к равному, – вдруг сказал он. – Мы женаты, ни к чему дистанция. Не оправдывайся передо мной. Не бойся меня. И не считай себя хуже.
Я наклонила голову: то ли рабыня, то ли примерная жена. Я еще сама не определилась, как относиться к нему… Даже к себе. В экипаже я думала, что нашла свое место, но там меня предали. Передо мной вновь неизвестность, но теперь я не одна, а с ним. Почему же он решил разделить со мной незавидную участь?
Не считай себя хуже…
Как верно он уловил мои чувства.
Я исподлобья украдкой наблюдала за ним. Генерал задумчиво смотрел на меня, но думал о чем-то ином. Я зажмурилась. Их жгло от внезапных слез: жгло, потому что впервые кто-то захотел остаться со мной, невзирая на то, что станет дальше. Я не знаю причин, но приму их, потому что он остался со мной. Буду это ценить!
Не справившись с порывом благодарности, я шагнула к нему и прижалась лбом ко лбу. Как тогда, на палубе «Стремительного». Положила руку на затылок, вдавив ладонь в шероховатую кожу и стиснув зубы от избытка чувств.
Это было обещание – от всего сердца.
– Больше не сбегу, – сказала я. – Если хочешь, принесу тебе клятву, Шад. Любую клятву верности.
– Ты уже принесла.
– Я ее не сдержала. Бросила тебя, заставила себя искать. Ты второй раз спас меня из рук Лиама.
– Я тебя прощаю, – великодушно сказал он, не шелохнувшись.
И тогда я сделала то, что делают григорианцы, если хотят поблагодарить монарха за оказанные почести, помощь или что-то настолько же важное. Припала к полу на десять секунд, и потом поднялась.
На душе стало легче.
Мы помирились.
После суток, едва не лишивших меня рассудка, я поверила, что эта дорога – лучше предыдущей.
Шад смотрел в пол, постукивая рукояткой кинжала по больному колену.
Янтарный взгляд был задумчивым.
– Я должен исправить свою ошибку, – негромко сказал он, пальцы легли поверх моей руки. Но рассеянно, словно он не осязал. – Я сделаю это. Но сначала мы найдем новое место для жизни
– Я буду молиться за твою победу, – прошептала я.
– Врага молитвой не испугаешь, Рива.
Не знаю, как, но мы справимся. Я успокоилась.
И плевать на мою команду, в которой я разочаровалась на самом деле…
На семью, что бросила меня…
На Григ, что не принял.
Неважно… Неважно, потому что со мной остался он.
– Рива?
Я сидела на металлической настилке, подогнув ноги, и с бесконечной преданностью смотрела на генерала. Прохладный пол чувствовался через брюки, давил в хрупкие колени.
Когда-то я так смотрела на родителей. На маму, что учила меня уважать себя и не давать помыкать собой, а сама она не последовала собственным советам. Столько времени прошло с того момента, как я видела ее в последний раз – тогда, в детстве, когда не было войны. Я была настоящей и в том времени осталась навсегда. Мне нравились те времена, только их не вернуть. Никогда. И это не нужно. Нужно жить дальше, а не гоняться за фантомами.
Среди тех вещей, вполне материальных, всегда есть надежда и вера в лучшее, и в этот раз я прихватила их с собой. Из-за Эс-Тиррана.
Я тяжело и глубоко вздохнула.
Пора примириться с положением, понять, что пути назад – в то светлое детство, о котором я грезила все годы рабства, больше нет. Нет и самого рабства. Следует сбросить с себя оковы. Перестать носить черное мысленно и вести себя, как рабыня.
Все, что было – прошло.
Я почувствовала слезы на глазах вновь – только теперь слезы облегчения.
Камень, лежавший на сердце долгие годы, начал исчезать. Дышать стало легче. Может, и любить легче станет, кто знает.
– Куда мы полетим? – спросила я.
Янтарный взгляд чуть не прожег меня насквозь.
– Туда, где сможем привести мысли в порядок и устроиться на первое время.
Я улыбнулась. Шад бежал от своего дома, как и я когда-то. Генерал, разделивший жизнь с рабыней, потерявший все, что у него было – заслуживает он уважения или порицания? Как для кого. Семья его осудила, и он покинул семью. Покинул родину.
Я неуклюже поднялась на ноги – от сидения на полу они затекли. Отошла к боковому иллюминатору, уставилась в черный мрак.
– Рива?
Я обернулась. Генерал поднялся, рукой опираясь на больное колено. Оно доставляло ему немалые страдания.
Прежде он скрывал это, но сейчас дал слабину. Лица коснулась печать страдания – скулы напряглись, губы искривились. Для григорианца это значит многое. Значило, что я – член семьи, раз мне дозволено видеть мучения.
Он подошел – медленно, подметки на каждом шагу били об металлический пол. Он остановился почти вплотную и наклонился так низко, что дыхание раздуло волосы за ухом. Он хотел сказать мне откровенность – и никак иначе.