Ради безопасности страны
Шрифт:
Уже сквозь сон он услышал, как с крыши мягко спрыгнула кошка, шурша сеном, съехала вниз и затаилась. Ее стремительный бросок, тонкий мышиный писк и довольное мурлыканье он уже не слышал.
7. ТУРБАЗА «СОЛНЕЧНЫЙ ЛОТОС»
Павел Петрович сидел с книжкой на скамейке-качалке и краем глаза наблюдал за Клавдией Михайловной, убирающей в домиках. В руках у нее лохматая швабра (на щетку она намотала тряпки), возле открытой двери — ведро с водой. Женщина макала швабру в ведро и елозила ею по крашеному дощатому полу. Из-под белого платка выбивались пряди седых волос. Движения женщины были неторопливые, привычные. Покончив с одним домиком, она переходила к другому. Не считая главного корпуса, на турбазе было восемь дощатых домиков, затейливо раскрашенных в разные цвета.
Василий представил Шорохова как писателя — пришлось тому доставать из сумки предусмотрительно захваченный с собой сборник с его рассказом «Трубочист» и показать директору. Наверное, из уважения к писательской профессии Зыкин самолично водрузил на одну из тумбочек холодильник «Морозко», принес настольную лампу с картонным абажуром и пообещал никого не подселять к «писателю», даже если наедут в субботу работники с завода резинотехнических изделий.
Клавдия Михайловна, скользнув равнодушным взглядом по Шорохову, перешла к следующему домику. Грязную воду выплеснула в кусты вереска, буйно растущего кругом меж толстых сосновых стволов, спустилась вниз к озеру и принесла чистой.
Невысокого роста, неулыбчивая, она, казалось, была погружена в какую-то свою печальную думу, оттого, наверное, глубокие морщины и избороздили ее лоб. С отдыхающими она сама не заговаривала, отвечала вежливо, но коротко, в общем, старалась ни с кем не общаться. Рабочий день ее заканчивался в четыре часа, после чего она шла пешком вдоль озера по узкой, протоптанной в траве тропинке в свою деревню, в двух километрах от турбазы. Там у нее был дом, корова, немудреное крестьянское хозяйство. Жила Клавдия Михайловна одна. Замужем она не была.
Ее трагическую судьбу Шорохов теперь хорошо знал, Как только в эти места нагрянули оккупанты, восемнадцатилетняя комсомолка Клава сразу подалась к партизанам. До войны она закончила в Клинах десятилетку и мечтала поступить в педагогический институт, уже и документы послала... В отряде она числилась медицинской сестрой — пригодились навыки, которые получила от матери-акушерки, — быстро научилась делать перевязки раненым, лечить простудные заболевания. В отряде находился и ее жених, Леша Кулешов. Был он отчаянный, не щадя себя, лез в самое пекло. Скоро командир отряда Краснов определил его в разведку. Юная медсестра места себе не находила, когда Леша уходил на задания. На его счету уже были смелые диверсии, однажды он привел в лагерь штабного офицера с ценными документами. Любовь их была чистой и целомудренной. Леша приносил ей из лесу цветы, подарил трофейный маленький браунинг. Однажды он из разведки не вернулся... Гораздо позже узнала Клава о героической гибели своего возлюбленного. Леша в сумерках подполз к комендатуре в большом поселке, финкой снял часового и швырнул в освещенное окно две противотанковые гранаты. Тогда погибло много фашистов, но каратели уже у самого леса настигли отважного разведчика. Он прошел через адские пытки, никого не выдал и, избитый и окровавленный, был повешен за ноги на колодезном журавле. И никто не знает, где теперь его могила.
В 1942 году, в августе, большой отряд карателей, вооруженных пулеметами и минометами, внезапно напал на партизанский лагерь. Два «фоккевульфа» обрушили на застигнутых врасплох партизан осколочные бомбы. Большая часть людей погибла, отбиваясь от наседавших карателей; четырнадцать человек вместе с Дедом — командиром партизанского отряда, действовавшего по соседству с Храмцовым, ушли топким болотом; шесть человек, в том числе и Клаву, захватили в плен. Пятерых мужчин тут же на ее глазах расстреляли на опушке и трупы побросали в болото, а ее почему-то пощадили... Командовал отрядом карателей Гриваков, его величали «графом». Видно, ему приглянулась стройная сероглазая девушка, и он не велел ее трогать. «Покойника мы из нее всегда успеем сделать, — цинично заявил он своим подручным. — А пока она нам может пригодиться...»
Скоро Клава поняла, что он имел в виду. Ее не пытали, допросил всего лишь один раз сам Гриваков, причем не кричал, не требовал выдать товарищей: он прекрасно знал, что партизаны ушли от преследования и девушка не имеет представления, где они теперь. Фамилию командира он знал. В докладной записке начальству Гриваков указал, что партизанский отряд Деда полностью уничтожен, те, кто пытался уйти через болото,
Клава не была героиней. Там, в развороченном бомбами и минами лесу, она уже приготовилась умереть вместе с взятыми в плен товарищами, но судьба вот распорядилась с ней иначе. Гриваков отправил ее в баню, дал на выбор хорошее дамское белье и платье, заставил пить вместе с ним коньяк и в ту же ночь силой овладел ею. Сделал своей наложницей, пригрозив, что если она не будет за него держаться, то передаст ее своему отряду, а потом отвезет в солдатский дом терпимости. И она знала, что это не пустая угроза. Люто ненавидя насильника, она прожила с ним до самой зимы. Сначала прибирала в комнатах, потом Гриваков стал поручать ей разную канцелярскую работу: печатать на машинке сводки, фамилии расстрелянных, повешенных, отправленных в Германию. Пыталась бежать, но «граф» был бдителен — с Клавы не спускал глаз. Иногда она жалела, что не погибла вместе с товарищами, но покончить с собой не было сил. До сих пор она с ужасом вспоминает ту страшную зиму... Несколько раз ночью приходила Клаве в голову мысль зарезать его в постели кинжалом, может быть, она в конце концов и сделала бы это, но тут подвернулся счастливый случай: Гриваков отправил Клаву с немецким унтер-офицером и солдатом-пулеметчиком в районный центр — отвезти лично оберштурмфюреру СС Барку запечатанный пакет, а на обратном пути захватить на складе дефицитные продукты. Немецкое командование нет-нет да и подкидывало награбленное в Европе добро своим наемникам. Пакет отвезти и получить провизию мог бы и унтер-офицер, но дело было в том, что Рудольф Барк, как-то увидев в канцелярии девушку, заинтересовался ею... Разве мог отказать своему начальнику Гриваков? И он скрепя сердце отправил к нему Клаву.
До районного центра от поселка, в котором расположился штаб карателей, было тридцать восемь километров. Дорога была хорошо накатана, и мотоцикл с коляской резво бежал по неширокой просеке, разрезавшей заснеженный сосновый бор. Холодный ветер леденил лицо, и девушка пряталась за широкой спиной фрица. Навстречу им попался лишь один грузовик с закутанным в русский овчинный тулуп охранником в кузове, восседавшим на больших ящиках. Несколько раз дорогу перелетали чем-то встревоженные сороки. Немцы не обратили на это внимания, а Клава, прожившая в лесу почти год, насторожилась, сердце ее бешено заколотилось. Так ведут себя сороки, если в лесу кто-то есть. А кто может в эту пору прятаться в лесу?..
Дальше все произошло очень быстро. Унтер-офицер, ведший мотоцикл, вскрикнул и, сбив Клаву, сидевшую на заднем сиденье, закувыркался по обочине, мотоцикл с ревом врезался в сугроб и, залязгав железом, заглох. Пулеметчик молча выкарабкивался из-под опрокинувшейся коляски, придавившей его. Из-за толстых стволов высыпали черные фигуры с автоматами в руках. Впрочем, не прозвучало ни одного выстрела: верзила унтер-офицер, до половины зарывшись в сугроб, поднял обе руки в перчатках-крагах, пулеметчик, так и не вытащивший из-под края зеленой коляски ногу, тоже тянул руки вверх и испуганно верещал по-немецки. Оказывается, партизаны «срезали» водителя натянутой поперек дороги тонкой проволокой. Леша тоже такие штуки проделывал...
Клава сидела в усыпанном желтыми иголками снегу и не понимала — смеется она или плачет...
После войны в Клины она не вернулась: фашисты расстреляли мать, отец погиб на фронте в 1942 году. Больше у нее никого из близких не осталось. Поселилась у дальней родственницы в деревне Замошье, до пенсии работала в колхозе. Похоронив родственницу, навсегда осталась здесь, но без работы долго не смогла, при всем своем замкнутом характере все одно тянуло к людям, и Клавдия Михайловна устроилась уборщицей на турбазу. Здесь-то судьба и уготовила ей нежданную встречу с самым лютым ее врагом — фельдфебелем Гриваковым, сломавшим всю ее жизнь. Ничего в ней не осталось от прежней веселой, жизнерадостной Клавы. Живет и носит в своем сердце глубокую тоску и печаль по растоптанной юности, убитой любви... Сейчас она жалеет, что давеча не вцепилась в него и не закричала на весь мир: «Держите убийцу! Проклятого карателя!» Она не сомневалась, что и он ее узнал, поэтому и сбежал...