Ради большой любви
Шрифт:
– Что с ним?
– Инфаркт. Не рассчитал силы и надломился. Признаюсь, мне редко бывает жаль преступников, а его стало жалко. Обработали Спартака с умом, сумели надавить на потаенные страсти, посулив ему руководство заводом. Думаю, после убийства Ермакова жизнь его превратилась в сущий ад. А вчера в него стреляли. Это тоже закономерность в подобных историях, тут отбор идет жестче, чем в природе. К сожалению, он не успел сказать, кто его завербовал.
– Ой, дурак, дурак, – отчего-то жалел его и Князев.
– Итак, шпион и убийца найден. «Форсингу» не позавидуешь, к счастью, они об этом не догадываются. Но у гидры
Князев забрал тонкую папку, позвонил охраннику, дежурившему у двери Скляренко, тот привел корреспондента, собственноручно усадил его в кресло напротив Урванцевой. Скляренко сдал, осунулся, видимо, бодрствовал всю ночь.
– Следователь Урванцева, – представилась она.
– По какому праву меня здесь держат? – пошел он в наступление. – Или нашим олигархам все позволено? А вы им помогаете? Конец света.
– Конец света устраиваете вы и вам подобные, – без эмоций, но с металлом в голосе сказала она. – Папарацци совершают те же преступления, делая жизнь граждан невыносимой. Вы шантажировали гражданку Асину, вымогали у нее большую сумму денег.
– Я же не знал, что покушение на Пал Палыча фикция, – нашел оправдание Скляренко.
– Меня интересует, вы кому-нибудь показывали свои фотоопусы с места покушения?
– Нет, клянусь, нет.
– Вы по своей инициативе начали слежку за Пал Палычем или вас кто-то надоумил, то есть попросил, заплатил, приказал?
– По своей, – поспешил он с ответом.
– А вчера ты говорил другое, – напомнил Князев, читавший досье. – Будто главный редактор тебе приказал.
– Вот как! Когда вы лгали – сейчас или вчера?
– Вчера, – не думая, ответил Скляренко.
И надулся. Он попал в серьезный переплет, грозивший большими неприятностями. Это вчера он солгал, надеясь, что над ним, безвинным и подневольным, сжалятся и отпустят его. Сегодня до Скляренко дошло: главный сожрет его вместе с ливером за ложь и не подавится. А правду говорить нельзя – последствия могут оказаться фатальными, уж лучше все брать на себя. Взглянув на Урванцеву, он понял: перед ним ведьма, явно считывает информацию, проникая под череп жертвы.
– Значит, вы выступили с инициативой, – сказала в раздумье Урванцева. – Ну, так и отвечать вам же. Надеюсь, вы знаете: существует закон об охране частной жизни граждан. Следовательно, мы заведем на вас дело, а если старательно поищем, то сделаем это дело толстым и многотомным, чтобы вы отдохнули на нарах и поразмыслили, что такое хорошо и что такое плохо.
– Разве вы меня не шантажируете? – совсем сник Скляренко.
– Нет, – грубо оборвала она. – Рисую ваши перспективы.
– Елена Петровна, хотите узнать, что собой представляет Скляренко? – оживился Князев. – Итак, вехи его биографии. Господин Скляренко окончил журфак успешно, подавал большие надежды. Женился выгодно на дочери декана, еще учась в университете. После учебы устроился неплохо, бросил жену с сыном, папа-декан уже был не нужен. Начались перемены в нашей империи, менял места работы и Скляренко. Когда его посылали в «горячие точки», он катал заявления об уходе. Женился второй раз, тоже с выгодой, родил дочь, папу жены загнал в гроб: втянул в авантюру и нечаянно разорил,
– Достаточно, – сказала она.
– Вы же не узнаете его хобби, – возразил Павел Павлович. – Он увлекается художественной фотографией. Снимает голеньких девочек от двенадцати до пятнадцати лет. Я так и думал: гнилой ищет гнилье в других.
– Уже интересно, – встрепенулась Урванцева. – Развратные действия…
– Это еще надо доказать, – побагровел Скляренко.
– Мои люди раскопали вот это, – потряс тощей стопкой листов Князев, – и с доказательствами не будет сложностей. А если я все это обнародую в прессе?
– Кому интересна моя биография? – фыркнул Скляренко. – Моя фигура слишком незначительна, чтобы соорудить скандал.
– Твоей жене будет интересно, тестю с тещей, друзьям, которые думают о тебе лучше, чем ты есть.
– Можно подумать, ты, Пал Палыч, чист и светел, как Вифлеемская звезда, – обозлился Скляренко. – Нет у нас капиталистов, которые бы не ускользали от налогов, не топили бы партнеров, не занимались бы махинациями и воровством.
– Докажи, – его же монетой парировал Князев. – Ты за счет других живешь, а я работаю. Ра-бо-та-ю. А не убегаю от «горячих точек». И я отвечаю за всех, думаю за всех, а таких тысячи. И у всех семьи, значит, как минимум это число увеличивается втрое.
– Господи, боже ты мой, – хмыкнул Скляренко. – Можно подумать, без вас все рухнет. До вас существовал завод, без вас тоже будет существовать.
– И мир будет, – закивал Князев. – И жизнь продолжится. Никак ты не хочешь понять: мы с тобой на разных полюсах. Ты в дерьме копаешься, а я дело делаю. Тебе только морду били, кстати, заслуженно, а меня убить хотят, потому что кто-то вроде тебя не любит работать, а хочет взять готовое. В этом разница между нами. Такие, как ты, делают медвежью услугу остальным журналистам, одна паршивая овца все стадо портит.
– Пал Палыч, не стоит так тратиться, он все равно не поймет, – сказала Урванцева мягко, а с корреспондентом заговорила с позиции силы: – Гражданин, отвечайте: кто вам приказал выслеживать Князева?
– Никто, – опустив голову, буркнул он.
– Пал Палыч, если вам не в тягость, подержите его здесь еще, дадим ему шанс одуматься. Отпускать Скляренко нельзя, сами понимаете, а мы пока раскопаем его связи с преступниками. И тогда он пойдет как соучастник, а это уже серьезная статья.
Скляренко молча принял свою долю, его увел охранник.
– Без сомнения, ему платят за добычу компромата, – уверенно заявила Урванцева. – Когда он стал свидетелем покушения на вас, решил сорвать банк. Ничего, признается, не захочет же он сидеть за решеткой.
– Меня еще один фотограф интересует – П. Ржевский.
– А не Скляренко ли это? – предположила Урванцева.
– Он говорит, это кто-то другой и под псевдонимом.
– Хотите сказать, что к вам приставили двух фоторепортеров из одной газеты? Не будьте наивным, Пал Палыч. Ну, хорошо, раз вы сомневаетесь, я узнаю, кто есть П. Ржевский. Вас, кажется, зовут… – обратилась она к тощему парню.